Великие судьбы русской поэзии: XIX век

А поэмы «Анджело» и «Медный всадник» разве не обращены Пушкиным непосредственно к его царственному цензору? В том-то и дело, что Александр Сергеевич на этот раз весьма расчётливо и мудро использует своё редчайшее право полагать свои произведения перед светлейшими очами самого монарха. И по примеру Гаврилы Романовича Державина, как тот – Екатерину, пытается научить Николая I. Чему? Милосердию! Для чего? В первую очередь – чтобы декабристов помиловал.

Кроме призывов к великодушию, которыми исполнены эти поэмы Пушкина, в «Анджело» содержится ещё и прозрачный намек на распространившийся в ту пору слух, что император Александр I будто бы не умер, но жив и, уступив трон высоко моральному, до фанатизма, брату, скрылся в Сибири и принял монашеский постриг. А если так, то между русским царём, благородно ушедшим в тень, и персонажем поэмы обнаруживается огромное сходство. Тогда и финал «Анджело» можно воспринимать, как призыв к прежнему, человеколюбивому монарху поскорее вернуться и отобрать у злобствующего брата бразды правления.

«История Пугачева», написанная тогда же, явилась плодом специальных изысканий поэта. В сентябре, непосредственно перед поездкой в Болдино, Пушкин изрядно поколесил в окрестностях Оренбурга и Казани, по местам когда-то разыгравшегося здесь кровавого ужаса. Ознакомившись с архивными материалами и рассказами очевидцев пугачёвщины, Александр Сергеевич совсем по-иному взглянул на пути завоевания свободы. Поэт, когда-то написавший: «Восстаньте, падшие рабы!», теперь пришёл к более зрелым и взвешенным представлениям: «Не приведи Господи увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Своей «Историей Пугачева» Пушкин как бы говорит Николаю I – вот что такое настоящий мятеж и мятежники, а благородное выступление декабристов не должно к сему приравнивать. Возможно, тогда же в Болдино были сделаны и первые наброски «Капитанской дочки», в которой опять-таки содержался мотив монаршего милосердия к русскому офицеру. Ощущение такое, что только для царского вразумления и трудился в это время Александр Сергеевич. А писалось ему, как и в пору жениховства, преотлично. И, верно, сумел бы он сотворить не менее, чем в 1830 году, только не было на этот раз карантина, способного столь же долго удерживать Пушкина в деревне. Тянуло к семье. Всего месяц и находился поэт в творческом уединении. Вот если бы Наталью Николаевну и уже родившихся детишек перевезти сюда или в Михайловское. Тогда бы можно было – писать и писать!

Поэта все больше и больше тяготила петербургская светская жизнь, требующая больших денег и пустопорожней траты столь драгоценного для творчества времени. А тут ещё, как бы в насмешку, в конце 1833 года Пушкина пожаловали в камер-юнкеры. Этот пажеский чин обыкновенно давался шестнадцати-семнадцатилетним юнцам-аристократам. Присвоение же его 34-летнему мужчине было оскорбительно и тягостно своим постоянным публичным позором, ибо отныне Александр Сергеевич был обязан присутствовать на всех придворных балах, да ещё в ненавистном камер-юнкерском мундире. У поэта окончательно созревает желание оставить службу и перебраться с семьёю в деревню.

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уноситЧастичку бытия, а мы с тобой вдвоёмПредполагаем жить… И глядь – как раз – умрём.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.Давно завидная мечтается мне доля —Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальнюю трудов и чистых нег.

25 июля 1834-го Пушкин подаёт главному шефу жандармов Бенкендорфу прошение об отставке, присовокупив к нему просьбу о разрешении по-прежнему пользоваться государственными архивами. Николай I прошение принял, а в просьбе отказал. Видя царский гнев и укоряемый Жуковским в неблагодарности по отношению к государю, а также нуждаясь в доступе к историческим материалам, Александр Сергеевич забирает прошение назад.

И никаких перемен. Поэт по-прежнему служит при дворе, по-прежнему посещает балы и не имеет возможности для интенсивной сосредоточенной литературной работы. И заботы, заботы, заботы! Надо заниматься и расстроенными материальными делами родителей, и помогать младшему брату Льву Сергеевичу. И Наталья Николаевна плодоносит почти беспрерывно. Всего детей в семье поэта родилось четверо: два мальчишки – Саша, Гриша, и две девчонки – Наташа, Маша. Перебрались из Полотняного завода на иждивение к Александру Сергеевичу и две свояченицы, сестры Натальи Николаевны, – Екатерина и Александрина. Даже хлопоты о продаже государству собственности Гончаровых – медного истукана, изображавшего Екатерину Великую, легли на его плечи. Ладно хоть оплачивать бальные наряды жены поэта взялась её родная тётка графиня Загряжская.