Великий князь Николай Николаевич

Стоялъ тихій и ясный весенній день, длавшій этотъ перездъ въ 100-120 километровъ особенно пріятнымъ. Государь слъ въ автомобиль съ Верховнымъ Главнокомандующимъ, Начальникъ ЛІт-аба генералъ Янушкевичъ помстился со мною, въ прочихъ автомобиляхъ — остальные сопровождавшіе.

хали по пути наступленія нашей 3-й арміи. Близъ Золочова. случайно, у братской могилы чиновъ 166-го пх. Ровенскаго полка кортежъ остановился. Государь оставилъ автомобиль, немного прошелся но полю бывшаго здсь сраженія и выслушалъ разсказъ о дйствіяхъ русскихъ полковъ. Для меня вся эта сцена имла особенно трогательное значеніе, такъ какъ, по странному совпаденію, за нсколько лтъ до войны я имлъ высокую честь командовать именно названнымъ полкомъ въ родномъ мн Кіев.

Конечно, фактъ пребыванія Русскаго Монарха у братской могилы чиновъ полка былъ мною подробно описанъ п сообщенъ въ полкъ, въ надежд, что впослдствіи запись эта будетъ включена въ полковую исторію, — какъ интересный для полка эпизодъ изъ минувшей воины.

Слдующая остановка была сдлана, когда мы подъзжали ко Львову, при встрч какой то довольно жидкой депутаціи, при которой находился генералъ-губернаторъ Галичины графъ Г. А. Бобринскій. Подношеніе русскаго «хлба-соли», чтеніе адреса, пожеланія, привтствія — во всемъ этомъ уже было нчто, выходившее за предлы простого военнаго объзда.

Остановка эта пришлась близъ огромной закрытой сигарной фабрики. Мн припомнилась кмъ то описывавшаяся забавная сценка. Сидитъ въ полковомъ обоз 2-го разряда на облучк нашъ несуразный подолянинъ-хохолъ Никита Ткачукъ, призванный по мобилизаціи; лниво размахиваетъ онъ кнутищемъ и сосетъ, вмсто обычной «цыгарки» изъ «тютюна» предлинную никогда пмъ до сего времени невиданную заграничную сигару. Она однако ему не по вкусу и онъ непрерывно поплевываетъ направо и налво. Мн разсказывали впрочемъ, что наши солдатишки предпочитали крошить сигару и такой «крошенкой» набивать свои «люльки»⁸). — Привычне и потому вкусне.

]Зо . [ьвов Государь остановился во дворц бывшаго Намстника, занимавшемся теперь графомъ Бобринскимъ. Великій Князь, генералъ Янушкевичъ и я — въ дом одного изъ польскихъ магнатовъ но приглашенію послдняго, переданному намъ графомъ Адамомъ Замойскимъ. Этотъ графъ Замойскій поступилъ въ самомъ начал войны вольноопредляющимся въ Л.-Гв. Уланскій Его Величества полкъ, состоялъ сначала ординарцемъ у Главнокомандующаго С.-З. фронтомъ, а затмъ, будучи произведенъ въ офицеры, находился при Ставк; впослдствіи онъ былъ, кажется, назначенъ флигель-адъютантомъ къ Его Величеству.

Лично отъ меня многія детали пребыванія Государя въ Галичин ускользнули, такъ какъ я видлъ Императора лишь мелькомъ, имя свое прямое дло и стараясь не удаляться слишкомъ далеко и надолго отъ помщенія, гд расположилась моя походная канцелярія, которая была связана прямымъ проводомъ со Ставкой. Но Ве-аикій Князь былъ во время всей поздки не въ дух и лица, непосредственно при немъ состоявшія, разсказывали мн пе мало слу -чаевъ, явно выражавшихъ стремленіе администраціи, шедшей въ етомъ отношеніи даже противъ графа Бобринскаго, придать посщенію Императора Николая П-го боле широкое, чмъ это хотлось Ставк, значеніе. Въ этомъ отношеніи особенно мало такта проявили власти въ Иеремышл, съ русскимъ комендантомъ генераломъ А. во глав.

Въ день прізда Государя во Львовъ во Дворц Намстника былъ пріемъ, затмъ обдъ и вечеромъ раутъ, на которомъ графъ Бобринскій получилъ званіе генералъ-адютанта. На всхъ этихъ празднествахъ присутствовали сотни приглашенныхъ. Преимущественно военные. Статскіе лишь изрдка выдлялись на фон походныхъ мундировъ своими черными фраками. Были ли дамы — не помню. У меня осталось вншнее впечатлніе какъ бы спеціально военнаго собранія. Впрочемъ на раут я оставался очень недолго, занятый собираніемъ данныхъ для подробнаго доклада Императору. Докладъ этотъ былъ назначенъ на утро на вокзал, передъ отправленіемъ Государя въ дальнйшую поздку.

Ночлегъ во Львов, въ роскошныхъ палатахъ польскаго магната, связанъ у меня съ чрезвычайно оригинальнымъ утреннимъ впечатлніемъ, полуденнымъ мною при пробужденіи отъ обширныхъ размровъ занимавшейся мною комнаты и ея высокаго потолка. Съ моего вызда на войну изъ Петрограда 14-го августа 1914-го

года, то есть, свыше 8-ми мсяцевъ, я вдь спалъ все время въ узкомъ низкомъ помщеніи вагоннаго купе! Понятно поэтому мое удивленіе, когда, проснувшись во Львов и забывъ о перемн обстановки, я, вмсто своихъ обычныхъ тсныхъ и сдавленныхъ перегородокъ, получилъ сразу впечатлніе большой п радостно залитой солнцемъ комнаты! — Съ чувствомъ какой то особенной свободы я только п могу сравнить мое первое утреннее ощущеніе.