Великий посланник

Стоило только закрыть глаза и расслабиться, как перед глазами появилась норвежская воительница, в пушистых шкурах на голое тело, вся соблазнительная, да такая, что естество мгновенно приняло твердокаменное состояние. Да уж… Придется опять Лизетт звать. Феодора шипит, ругается матерно, всячески осуждает сексуальную эксплуатацию своей служанки, ну а я при чем? Не заниматься же рукоблудием…

– Лизетт, вымой мне голову. И плечо разомни.

Очень скоро по полу прошлепали босые ноги.

– Лезь в воду, – не открывая глаз, приказал я.

Послышался плеск, рядом почувствовалось упругое женское тело, отдававшее жаром даже в горячей воде.

– Вперед.

Ладошка скользнула по моей груди, но как-то робко, нерешительно. Не понял… Лизхен сразу берет быка за рога, без напоминаний; отменной выучки девка, хотя и молодая.

Открыл глаза…

– А-а-а, матерь божья!!! – С перепуга хотел ломануться из лохани, но поскользнулся и опять рухнул в воду.

Как вы уже догадались, в лохани сидела пунцовая как помидор Феодора.

– Ты что же творишь, зараза… – пролепетал я, уставившись на облепленную тоненькой мокрой камизой грудь с торчащими маленькими сосками. Потом пришел в себя и решительно отвернулся.

Раздалось тихое всхлипывание.

– И не вой. Пошла вон, сказал.

– Не пойду! – тихо, но решительно отозвалась Феодора.

– Почему это?

– Потому, что люб ты мне! – выкрикнула девушка. – Знаешь, как мне больно знать, что ты топчешь напропалую всех этих девок! И вон эту уже собрался. Да-да, я все слышала. Убей ее! Отдай дружине на потеху! Кошка драная! Да какая она девица…

Феодора добавила несколько нелестных эпитетов для пленной норвежской воительницы. После появления этой девчонки в моей жизни очень скоро выяснилось, что молодые рязанские боярышни просто виртуозно владеют идиоматическими выражениями, характерными только для славянских языков.

– Так лучше со мной, сволочь ты такая непонятливая… – всхлипывала девушка. – Ведь я… я…

В голове все сразу стало на свои места. Так вот чем объяснялись ее выбрыки… Дурень я, дурень.

– Я же тебя удочерил, дурында.

– Так раздочери! – категорически потребовала Феодора.

– Уже нельзя.

– Так что же де-елать?.. – тоненько завыла девушка.

– А ну прекрати блажить! – резко потребовал я. – Пойми, не вижу я в тебе женщину. Не смогу просто.

– Как, совсем? – последовала целая серия жалостливых всхлипов.

– Совсем. Люблю как дочь. Все это блажь у тебя. Придурь.

– В монастырь уйду-у-у…

– Я тебе так уйду, что месяц на заднице сидеть не сможешь. А ну живо из лохани! И халат мой надень.

Не переставая хныкать, Феодора повиновалась.

– Давно это с тобой? Да сядь ты.

– С самого первого дня!

– Не ври, выдеру!

– Года три уже… – размазывая по щекам слезы рукавом, призналась девушка.

– Ерунда все это. Пройдет.

– А если не-э-эт?..

– В монастырь сдам.

– Что?! – вытаращила на меня глаза Феодора. – Правда?

– Нет, шучу. Значит, слушай меня…

Разговаривал я со своей приемной дочерью около часа. Не знаю, удалось ли полностью выбить из ее головы дурь, но выть она перестала и искренне пообещала больше подобного не устраивать. Ей-ей, только домой вернемся, сразу замуж улетит. Клянусь своей эспадой. Тьфу ты, дурища… Хотя девка роскошная, в этом ей не откажешь. Но не вижу я в ней сексуального объекта, хоть тресни. Или вижу? Не, вообще ни чуточки. А она? Интересно, действительно втюрилась или… Или просто таким образом решила избежать предстоящего брака? В самом деле, почему бы не охомутать меня, вместо непонятно кого. Жених я позавидней любого буду – добрый, щедрый и уже для нее полностью предсказуемый. А так попадется грязнуля, который будет видеть в своей жене только аппарат для рождения потомков. Девка она умнющая, вполне может и так статься. Вот же черт, одна беда с этими бабами…

Чертыхаясь, домылся в уже остывшей воде, быстро переоделся и отправился бражничать с дружинниками. От желания даже следа не осталось. Ну что за день сегодня, черт бы его побрал! Надо накушаться ради душевного спокойствия.

Команда встретила своего господина приветственным гвалтом. Все уже были хорошо навеселе. Одобряю: жизнь коротка, радуемся каждому дню. Выжил в сече – уже праздник.

– Не понял… Вы что, без своего господина хмельное жрете? Запорю, сволочей, мать вашу за ногу!

Дружный восторженный рев заставил шарахнуться в сторону одинокую ворону, летевшую пировать на поле боя. Себастьян тут же подал мне оловянную кружку с пивом и деревянную тарелку со шматом печеной свинины.

Я сел в свое походное кресло, отпил глоток и изумленно принюхался к содержимому. Ух ты, какая прелесть! Запах пряный, вкус терпковатый, изысканный, словно выдержанное вино, с легкими нотками меда, пенится как пиво, но точно не пиво. И крепкое, где-то оборотов под семнадцать-двадцать. Зараза, да это ставленый мед! Когда-то, еще в свою бытность тренером по фехтованию, я такое пробовал на какой-то презентации. Как по мне, лучше всякого пива, тем более что оно сейчас скверное.

– Где взяли? – Я двинул по плечу своего корабельного баталера, Якова Кульма.

Баталер сорвал с плешивой головы вязаный колпак, прижал его к груди и состроил виноватую рожу:

– Ну… дык…