Великий сеятель: Николай Вавилов. Страницы жизни ученого

К полудню солнце пекло невыносимо, ехали словно по раскаленной сковороде.

А потом задолго до Герата начались поля и сады. Они постепенно сливались друг с другом. Одно селение незаметно переходило в другое. Минареты, мечети, тихие кладбища. Голубятни, такие роскошные и огромные, что путники первое время принимали их за мечети и памятники древней цивилизации. Голубей берегли и разводили повсюду. Их помет служил превосходным удобрением для полей.

Древняя земля, кто только ее не топтал! Сюда устремлялись ассирийцы, персы, греки, скифы, парфяне, гунны, турки, арабы, монголы. Всех привлекали цветущие оазисы и древние города, которые пышно воспевали поэты: «Ангелы, увидев Кабул, сказали: «Здесь лучше, чем на небе…»

Но Вавилова больше всего интересовали поля, огороды и базары. О эти восточные базары! Гортанные крики продавцов, которым неистово вторят ишаки. Колышутся над пестрой толпой длинные шеи верблюдов, поглядывающих на суету вокруг презрительно и надменно. Музыка и смех вокруг шатров бродячих фокусников. Запахи жарящихся шашлыков, пирожков и плова, способные пробудить аппетит у мертвого.

И разноцветные кучи всех плодов земных: пшеницы и ячменя, кукурузы, бобов. Горы сизых, словно подернутых дымкой, баклажанов, чудовищной по величине редьки, черной моркови, причудливых огурцов, изгибающихся, словно змеи.

Хотелось воспевать базары тоже пышными стихами. Глаза разбегались от невиданного изобилия удивительных форм и расцветок, казалось бы, самых обычных растений. Здесь, в стране древней земледельческой культуры, таилась истоки происхождения большинства европейских растений. Не зря он так стремился в Афганистан.

Особенно заинтересовала Николая Ивановича карликовая пшеница — не боящаяся холодов и совершенно не осыпающаяся. Ее тугие колосья порой приходилось даже обмолачивать дважды, так неохотно они отдавали зерно.

Это путешествие было первой проверкой закона гомологических рядов. И он ее блистательно выдержал! Как и предсказывал закон, различные виды растений развивались схожим образом, параллельно друг другу, а не беспорядочно, как попало. Стойкие карлики обнаружили много признаков, характерных для мягких пшениц, хотя, несомненно, были особым, редким видом. И очевидно, здесь, в Афганистане, находился центр формообразования карликовой пшеницы: Вавилов вез домой, на родину, образцы целых пятидесяти ее интереснейших разновидностей!

И опять повсюду на пшеничных полях сорняком росла рожь. Теперь о ее происхождении уже не оставалось никаких сомнений.

За пять месяцев Вавилов и Букинич объездили весь Афганистан, стараясь не упустить ничего интересного. Они покупали семена червой, как уголь, моркови и гонялись по пустыне за шариками диких арбузов, катимых ветром. Все пригодится!

В октябре 1924 года путешественники вышли к ревущему среди скал Пянджу. Снова начались овринги, ледяные перевалы. И пшеница и рожь тут росли на полях такие же, какие Вавилов видел уже на Памире. Ничего нового ожидать не приходилось.

Вот он, Памир, за рекой. Достаточно переправиться через бешеный Пяндж на гупсарах — плотах из надутых бараньих бурдюков — и они дома. Можно заканчивать путешествие. Все трудности и тревоги позади.

Вьюки туго набиты колосьями и плодами. Вавилов возвращался на родину с богатым урожаем. Одних только пшениц собрано шестьсот образцов!

Но взгляд Николая Ивановича снова и снова притягивает нагромождение на карте причудливо переплетающихся горных хребтов на востоке Афганистана, на границе с Индией. Загадочная Страна неверных — Кафиристан. Населяют ее, говорят, какие-то неведомые племена, якобы потомки еще греков, воинов Александра Македонского, застрявших некогда в горных долинах. Об этих краях ходят зловещие легенды. Там не бывал еще никто из европейцев, кроме некого английского полковника Робертсона в 1891 году. С его слов и нанесены весьма примерно на карту горные хребты, а между ними зияют белые пятна с вопросительными знаками. И это совсем рядом, рукой подать…

Разве может Вавилов устоять против такого искушения? Посоветовавшись с Букиничем, он отправляет в Москву письмо о том, что задержится и вернется в Кабул через Страну неверных, а оттуда уже домой.

С любопытством приглядывались путешественники ко всему вокруг. Кишлаки нищие, но поражают своей прибранностью, чистотой. Повсюду посажены деревья, проложены тропинки. Дома напоминают таджикские, какие Вавилов видел на Памире, только победнее. И поля совсем крохотные, тщательно использована каждая ровная площадка. В корзинах наношена земля, из булыжников сложен заборчик. Журчат ручьи, на них много водяных мельниц.

Мужчины мрачноваты, ходят в домотканых, застиранных блузах. Женщины не носят чадры, разговаривают свободно, держатся независимо.

Край своеобычный, укрывшийся от всего мира за барьером гор. Язык непохож ни на фарси, ни на пушту. Вавилов с увлечением записывает новые названия привычных растений: «джум» — горох, «оран» — просо. Солнце по-карифски «сун», ничего общего ни с таджикским «автуб», ни с пушту — «лмар».