Великий сеятель: Николай Вавилов. Страницы жизни ученого

«Он органически не переносил чванства, самомнения и прекрасно умел диагностировать внутреннюю пустоту людей. К ним он был строг и беспощаден. Вспоминается одно совещание в кабинете Вавилова в 1930 году. Вдоль стен сидят приглашенные сотрудники института… Доклад об освоении горных стран читает человек средних лет с галстуком-бабочкой. Говорит поразительно гладко, даже художественно, но все сведения почерпнуты из зарубежных книг. Докладчик умалчивает об авторах трудов, которыми он манипулирует, его личный опыт в освоении гор равен нулю. Лицо Николая Ивановича потемнело, и он направил прения в сторону резкой критики докладчика» (профессор А. В. Гурский).

Географ П. П. Померанцев дополняет эти воспоминания:

«Нельзя не отметить особенного умения Вавилова вести самые сложные заседания…

Иногда в неловкое положение попадали кое-кто из членов совета. Николай Иванович был всегда выше этих, как он называл, «заячьих петель». Он пресекал их самым решительным и неожиданным образом. Иногда даже одной только вопросительной фразой, вроде того: «Ну что ж? Как сказал поэт, не помня зла, за благо воздадим? — Не дожидаясь ответа от заинтересованного лица, с самой очаровательной улыбкой резюмировал: — А в протокол пока все эти изречения писать не будем. Пусть товарищ пока что вопрос этот серьезно доработает. И чем скорее, тем лучше!» И можно быть уверенным, что впредь с опрометчивыми или расплывчатыми заявлениями этот человек в совете уже никогда не выступит.

В близком кругу Николай Иванович говорил: «Хуже нет, когда ученый начинает хитрить, да еще при свидетелях, таких же ученых, как и он сам. В старой сказке это называется просто: дурак дурака вдруг вздумал уму-разуму учить. А вот в науке хитрить да кляузы разводить — самое распоследнее дело!»

Обладая чувством большого такта и доверием к людям, сам Николай Иванович был человек прямой, открытый, честный и совершенно не переносил лжи.

Как-то раз, когда Вавилов был в каком-то путешествии, один из его многочисленных сотрудников совершил нечестный поступок. Николай Иванович очень ему верил. И этот человек был вынужден сам уйти из учреждения, дорога к сердцу Вавилова была для него закрыта навсегда».

— К экзаменам я отношусь легко, оставляя их на совести студента, ну а к дипломной работе очень строг, — говорил Николай Иванович.

«Он всегда лично обстоятельно экзаменовал аспирантов, требовал хорошего знания нескольких иностранных языков, даже малораспространенных, если в этом была необходимость. Мне Николай Иванович поручил читать литературу на голландском и датском языках, а отправляясь в экспедицию в Мексику, я в короткий срок изучил испанский язык». (С. М. Букасов).

— Мы ждем, чтобы, закончив аспирантуру в определенной группе, вы по своему разделу стояли на глобусе, — говорил будущим ученым Вавилов. — Если вы пришли в науку, то вы обречены работать над собой до гробовой доски. Только тогда мы являемся научными работниками, если мы движемся. Мир весь движется, каждый месяц приносит новые ценности, поэтому надо научиться регулярно следить за пульсом, который имеется у глобуса, следить за всеми книгами, которые выходят по вашему разделу научной работы, знать даже, какие книги должны появиться, какие работники по вашему разделу работают, даже уметь сноситься с ними, ставить перед ними вопросы. Завязывайте связи с молодости. Овладевайте иностранными языками — это орудие, это основной метод…

Николай Иванович был очень требователен к себе и к другим. И в то же время:

«Хвалить он умел, как никто другой. Когда я принес ему для «Докладов» статью «Фотопериодизм и иммунитет растений», он долго и любовно разглаживал ее рукой, любовался изображением листьев черной смородины, по-разному пораженных ржавчиной, а затем сказал с такой уверенностью, что у меня даже дыхание перехватило: «Эта ваша работа войдет во все монографии мира как по иммунитету, так и по физиологии растений». И я до сих пор верю, что так и должно случиться» (профессор Б. С. Мошков).

«Не было для Николая Ивановича большей радости, чем узнать о новом открытии: непосредственно ли из разговора с автором, или прочитав интересную книгу, статью. День становился для него праздничным, — вспоминает профессор Е. Н. Синская. — Он спешил рассказать о новости своим посетителям, секретарям, а если в кабинете и в секретарской комнате никого не было, бежал в ближайший отдел и еще с порога кричал: «Товарищи, послушайте…»