Великий тес

— Говорят, род у них малочисленный. Кто требовал ясак, тому и давали: братам давали, мунгалам, лучи. Говорят, нынче лучи на устье Уды зимуют и выше по Ангаре срублен бикит. Будто в этом году казаки за всеми гоняются, со всех мех требуют. Везде война.

Иван покряхтел, прокашлялся, воротя нос от дыма костра.

— Неужто Васька два зимовья поставил? — просипел.

К стойбищу уже подходили трое товарищей с нартами. Мордастый князец буркнул что-то в сторону чума. Из-под крова вылезла старуха в кожаной рубахе до колен. Вынесла глиняный горшок, на четверть наполненный круглыми, как яйца, камушками. Ссыпала камни в костер. Старик стал накладывать в горшок мороженую рыбу. Чугунного котла у них не было. Воду грели раскаленными камнями.

Отдохнув у костра, казаки одарили тунгусов бисером и пошли к устью Уды.

— В бане бы попариться! — чесал за воротом Федька. — Засмердели у костров. Не Волга-матушка. Зимой не помоешься.

— Васька нас на ночлег не пустит! — насмешливо поглядывая на Ивана, бормотал Агапка. — Припомнит встречу под Шаманом.

Застывшая река все круче поворачивала на полдень. Люди Похабова шли по льду еще три дня, и вдруг пахнуло жильем. Зимовье стояло на устье притока с правого берега Ангары. Изба, двор с лабазом были огорожены частоколом в полторы сажени, на воротах крест. Лес вокруг зимовья был вырублен.

— Кто такие? — просипел в обмерзшую бороду Похабов.

— Тесновато для Васьки! — буркнул за спиной Агапка. — Наверное, промышленные.

Из-за частокола высунулась голова, оглядела идущих из-под руки. Вскоре замелькали шапки. Несколько человек поднялись в пояс и положили стволы пищалей на острожины.

— Вроде казаки! При саблях! — неуверенно хмыкнул Иван.

Скрипели лыжи и полозья нарт. Дыхание путников становилось громче и глубже. При виде жилья невольно убыстрялся шаг. Мартынка и Федька стали вырываться вперед. Агапка все больше отставал. Похабов оглядывал окрестности. По приметам, этим самым притоком тунгусы советовали идти в братскую степь, к Бояркану.

Зимовейщики не показывали враждебности, но и навстречу не выходили. С осторожностью глядели на путников, а люди Похабова молча приближались к ним.

— Да это краснояры! — кашляя и хлюпая носом, пробурчал Агапка Скурихин. — Те, что бунтовали в Енисейском, а после служили у нас.

— Им-то что надо на Курбаткином берегу? — замедлил шаг Похабов. Наконец и он стал узнавать красноярцев, разодетых в пышные лисьи шубы: Первуху Дричева и Савку Самсонова. В чистом воздухе, будто звенящем от стужи, перед лицами зимовейщиков клубился дымок. — Фитили жгут! Мать их. — ругнулся Иван. — Стрелять не посмеют!

— Агапка и Мартынка — со мной! — достал саблю с нарт, опоясался, сбил шапку на ухо.

У закрытых ворот он положил поклоны на крест, и они со скрипом приоткрылись. Выглянул Первуха.

— Вон кто к нам пожаловал! — процедил насмешливо и настороженно. — А я гляжу, гадаю, узнать не могу. Слабну глазами!

Он впустил енисейцев в тесный дворик и запер за ними ворота. В зимовье остро пахло печеным мясом. Из избы вышли двое. Одеты они были проще Первухи с Савкой. Одного Иван помнил по хрипуновским временам. Постарел казак, побелел, глаза стали ласковей и спокойней.

— А что вы здесь? — спросил Иван, приветствуя всех общим поклоном. — Мы да якутские служилые здешние места под государеву руку подвели.

— Что с того? — с невинной улыбкой ответил Первуха и опустил левую руку в меховой рукавице на рукоять сабли. — Милостивый наш государь, — перекрестился правой, не сняв ни рукавицы, ни шапки, — ясачным народам обещает защиту от врагов. А енисейцы разоряют их войнами. На нас приступом ходили с огненным боем.

— Васька Колесников? — удивленно поднял брови Похабов.

— Васька! — ухмыльнулся Савка, и все глядевшие на прибывших тихо заржали о чем-то своем.

— Заходите в избу, гости дорогие! — весело залопотал Первуха. — Погрейтесь!

В избе было жарко. Красными угольями пламенел чувал. Три братских мужика с косами по спинам, в шелковых кафтанах пекли мясо. Они обернулись к вошедшим широкими, раскрасневшимися лицами. У старшего на голове была лисья шапка с двумя пышными хвостами, спадавшими на плечи. Глядели мужики весело, на аманатов не походили.

Зыркая по сторонам, енисейцы стали истово креститься и кланяться на образа. С озадаченными лицами опустились на лавку.

— Князец Иланко с сыном да родич их Кокте, — кивнул в сторону братских мужиков Первуха Дричев. — Один объявил под собой сто тридцать ясачных мужиков, другой — шестьдесят. Просят нас, краснояров, поставить близ их улусов острог, чтобы защитить от мунгал, тунгусов, от немирных братов. И от вас, енисейских! — хохотнул, задрав бороду. Вошедшие за ним казаки снова приглушенно заржали, чему-то радуясь.