Читаем Великий тес полностью

серебром, с серебряным наборным поясом. К нему и обратился Иван Похабов с государевым жалованным словом. Мартынка залопотал, загыркал, чтобы здешние мужики на государеву милость были надежны и были бы под его государевой рукой в вечном подданстве. И государь их пожалует, велит от врагов оберегать.

Иван Похабов подождал, когда толмач умолкнет, добавил громовым голосом:

— А нынче опечален наш государь убийством казаков в здешних местах. Велел нам казнить здешние народы за ваши вины с милостью и с пощадой. Если поклянетесь ему в верности и дадите ясак — он всех простит!

Мартынка, протараторив сказанное атаманом, опять умолк. Молчали и мужики, вышедшие к казакам. Толмач кашлянул, шмыгнул носом.

— Вдруг не понимают по-балагански? — пробормотал, виновато поглядывая на Похабова.

Но самый видный мужик в серебряной шапке скривил пухлые безусые губы, плюнул на землю и сказал:

— Нет у нас соболей! Весной мунгалам продали. Ждите зимы, будут соболя — одарим!

Плевок в сторону заката после жалованного государева слова возмутил казаков.

— Бей их, батька! — взвыл Федька Говорин. — Царю нашему не поклонились!

Браты, будто ждали этого крика, выхватили сабли, ножи, подняли дубины и бросились на сына боярского с толмачом. По уговору те оба упали на сырую землю. Федькины казаки дали залп. Пороховой дым на миг скрыл нападавших и тут же густым облаком был отнесен по течению реки.

Залп не напугал кочевников и не сильно навредил им. Двое раненых отползли в сторону, остальные с яростью бросились на казаков. Мартынка откатился к стругу, перескочил через него с борта на борт через лежавшую на спине Савину. Лицо женщины было сосредоточенным, незрячие глаза глядели в низкое, хмурое небо.

Иван завертелся чертом, не давая себя окружить. Его сабля звенела по броням врага. Федькины казаки вставили тесаки в теплые стволы ружей, бросились к нему на помощь. Братские люди откатились назад, схватились за луки. Тут прогремел залп людей Дружинки из-за струга. С десяток нападавших было сбито с ног. Другие побежали к юртам. Казаки вязали легко раненых и молодого князца, плевавшего на закат.

Пятерых во главе с Дружинкой Иван оставил возле струга, при пленных, с остальными побежал к юртам. Оттуда пустили несколько стрел. Казаки ответили парой выстрелов. Мужики бросились ловить коней и без седел умчались вверх по протоку.

«За подмогой!» — Похабов махнул саблей в их сторону и указал Федьке на три юрты. Сам с казаками ворвался в большую. Народу в ней было много, в большинстве старики и дети. Из-за сундуков зверятами выглядывали малолетки.

Юрта была богатой. Князец имел много серебряных украшений, алое сукно от бухарских или заморских купцов.

— Атаман! — вскрикнул Мартынка, перебирая в руках русскую кольчугу. Затем, разбросав ворох одежды, поднял казачью ладанку и опять окликнул Похабова.

Перевернув все, опростав сундуки, казаки сложили в лавтак серебро, брони, ладанку, найденный топор, сукно. Рухляди они не нашли. Под бессильное кряхтение стариков и подвывание старух сбили в кучу девок и женщин с детьми, двух мужиков, которые не оказывали сопротивления.

Зааманаченных было больше двух десятков. Глядя на детей, Савина жалостливо всхлипывала и вытирала слезы. Казаков она ни о чем не просила, ни в чем не винила. Иван подошел к связанному князцу, бросил к его ногам лавтак с кольчужкой. Спросил, где взяли.

— Наменяли у тунгусов! — хмуро ответил тот.

И как ни пытали его, стоял на своем. Потом предложил мириться:

— За моих людей возьмите выкуп, что награбили. На другой год, как будут соболя, дам ясак! — рыкнул и снова сплюнул под ноги.

На стане задымили костры. Казаки стали готовить ужин. К ночи пришли старухи, принесли заложникам вареного мяса, творога и кислого молока. Казаки уже говорили между собой о дележе добытого на погроме.

— Князцов и их семьи можно аманатить, можно отпускать за выкуп, продавать нельзя! — напомнил государев указ Похабов. Воеводы, охотно покупавшие ясырей, часто говорили об этом.

— Мы сами теперь, как ясыри, связаны этой оравой по рукам и ногам! — ворчал Федька. — Давай отпустим раненых?

— Отпусти! — разрешил Похабов. — Князца держи.

Федька кликнул помощников, те развязали руки раненым. Кому-то несильно поддали под зад за дерзость и отправили к юртам лечиться.

Все так же бусил дождь. Невидимая влага висела в воздухе, зябко оседала на лицах и одежде. Мужики, убежавшие на конях, к вечеру не вернулись ни с подмогой, ни с выкупом, ни с предложением о мире. Ясыри, скорчившись, жались друг к другу. Промокший князец неприязненно буркнул Мартынке, чтобы казаки и ясыри принесли и поставили малую юрту.

Юрт принесли две. Ночь прошла без нападений, но беспокойно. Пленники то и дело выскакивали по нужде. Караульные орали на них, загоняя обратно.

— Засеку надо делать! — объявил Похабов утром. — Если придут скопом, на ровном месте нам не удержаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза