Великое Предательство. Казачество во Второй мировой войне

Выдали на двадцать человек одну лагерную палатку и приказали ставить и размещаться в них. Дня через два привезли лесной материал для нар. Никакой постельной принадлежности не дали. Все спали на голых нарах, не раздеваясь. Насекомые нас заедали. Питание в этом лагере было очень скверное: утром жиденький суп, заправленный овсяной или ячменной крупой, в обед так называемый борщ из прелой кислой капусты и жиденькая овсяная каша, на ужин то же, что и на завтрак; иногда давали соленую рыбу, часто ржавую, хлеба 400 граммов самого низкого качества.

Люди начали болеть, особенно немцы. Начались желудочные заболевания, главным образом, дизентерия — умирало по 15–20 человек в день.

В этом лагере произошел следующий случай: один военнопленный нацмен вышел из палатки с котелком, намереваясь умыться, подошел к проволочному заграждению шагов на пять. В этот момент раздалась очередь из автомата и бедный нацмен пал мертвым. Оказалось, что на вышку часового поднялся какой-то пьяный офицер и, взяв у часового автомат, убил, ради забавы, человека.

Дня через три по прибытии в этот лагерь, нас повели в баню, всех обрили, нигде не оставив ни одного волоска, что дало нам возможность освободиться от насекомых. Всю одежду дезинфицировали несколько раз.

Со мной в этом лагере произошел следующий случай: моя, еще не вполне зажившая нога от напряжения сильно опухла, покрылась багровыми пятнами, из-за чего я не мог носить обувь и ходил босой. Я обратился в амбулаторию. Начальник санчасти, девица лет 25-ти, посмотрев мою ногу, заявила, что опухоли она не видит, и никакой помощи мне не оказала. Я возмутился, стал протестовать, на что она мне ответила:

— Чем больше вас подохнет, тем больше я получу наград.

С такой ногой через несколько дней я шел в другой лагерь, причем палку, на которую я опирался, отобрали конвоиры.

Дней через 20–25 нас построили во дворе лагеря и вывели лиц не офицерского состава. Среди них оказалось несколько офицеров, скрывших свой чин.

Нас, офицеров, вывели за зону лагеря и под сильным конвоем повели через город Прокопьевск, расположенный в 15–20 километрах от Зинькова, в лагерь, носивший название «Тырганский уклон», где были каменноугольные шахты. Дотащившись с больной ногой до нового лагеря, где уже были военнопленные немцы, я обратился к врачу-немцу, работавшему в лазарете лагеря, и он меня вылечил, доставая тайным образом нужные медикаменты.

В лагере Тырганский уклон большая часть военнопленных работала в шахтах и на строительствах в Прокопьевске, а несколько бригад было послано в колхозы на полевые работы.

Профессор Филипп Иванович Беднягин работал в скотоводческом совхозе, агроном Лукинов работал агрономом в подсобном хозяйстве лагеря. Я и десятка два русских и немцев были отправлены в колхоз на уборку урожая. Работали от мрака до мрака. Через месяц нас вернули в лагерь и назначили на другие работы. Я попал в шахту имени Ворошилова в городе Прокопьевке, где работал около года.

В январе 1946 года всех бывших подсоветских подданных, служивших в германской армии и прибывших с нами, расконвоировали, выпустили из лагеря, дав им возможность жить в городе и работать по своему усмотрению, но каждую неделю являться на регистрацию в специальную комендатуру.

Таким образом, в лагере остались мы — старые эмигранты и военнопленные немцы, служившие в корпусе генерала фон Паннвица.

В октябре 1945 года, ввиду сильных морозов и невозможности жить в палатках, нас перевели в лагерь «Березовая роща» в городе Прокопьевске, где поместили в бараках довольно теплых, но неимоверно грязных. Клопы нас заедали. Никаких постельных принадлежностей не было, спали на голых нарах, не раздеваясь.

Все это отражалось на работе. Управление шахты решило из своих средств снабдить нас матрацами и одеялами. Топливо — уголь мы сами носили из шахты, хотя это и не разрешалось, но лагерное начальство смотрела на это сквозь пальцы, видя в этом экономию топлива.

Здесь, в Березовой роще, начались допросы приехавшими для этой цели специальными следователями. Все допросы велись исключительно ночью. Вызывали часов в семь-восемь вечера и держали до пяти часов утра, то есть до подъема. Возвратившись с допроса не ложишься спать, а завтракаешь и идешь на работу в шахту.

Так продолжалось всю зиму. Весной 1946 года нас снова вернули в лагерь Тырганский уклон, где мы работали до января 1947 года. За это время там, силами военнопленных построили несколько бараков.

В средних числах января 1947 года прибыл эшелон немцев из Германии (около 2500 человек), осужденных на разные сроки от 10 до 25 лет.

Наш контингент военнопленных целиком подняли, посадили в вагоны и повезли в местечко Абагур, расположенное в десяти километрах от Сталинска. Там работали на лесопильном заводе и разных строительствах.

В бытность мою в лагерях Зиньково, Тырганский уклон и Березовая роща, смертность среди военнопленных была очень велика. Ежедневно умирало по несколько десятков человек.