Великолепная Софи

Первые признаки недомогания проявились у нее почти сразу, и хотя впоследствии доктор неоднократно уверял мистера Ривенхолла в том, что лихорадки у девочки нет, он упрямо винил во всем одного себя. Было видно, что малышка серьезно больна: у нее все время болела голова, а по ночам пугающе подскакивала температура. Жуткий призрак сыпного тифа поднял свою уродливую голову, и никакие заверения доктора Бейли в том, что у Амабель наблюдается лишь легкая форма этой страшной болезни, которая не была ни заразной, ни смертельно опасной, не могли рассеять страхи леди Омберсли. Мисс Аддербери вместе с Селиной и Гертрудой были немедленно отправлены в поместье Омберсли; Хьюберта, который первые недели летних каникул проводил у родственников в Йоркшире, в экстренном порядке предупредили о том, чтобы он не вздумал приближаться к Беркли-сквер до тех пор, пока не минует опасность. Леди Омберсли отправила бы от греха подальше и Сесилию с Софией, если бы они прислушались к ее мольбам, но обе наотрез отказались уезжать. Софи заявила, что сталкивалась с куда более серьезными болезнями, чем у Амабель, но из всех инфекций не устояла лишь перед корью; а Сесилия, с любовью ухаживая за матерью, сказала, что только грубая сила заставит ее покинуть родительницу. Бедная леди Омберсли в ответ обняла дочь и заплакала. Состояние ее здоровья, как физического, так и душевного, не позволяло ей безболезненно переносить страдания своих детей. Несмотря на отчаянное желание самой ухаживать за Амабель, она не могла смотреть на больную девочку. Душевная слабость оказалась сильнее решимости; от одного вида жаркого румянца на щеках Амабель с миледи случился один из тяжелейших нервических припадков, так что лишь с помощью Сесилии она сумела добраться из комнаты больной до собственной кровати, после чего отправила служанку к доктору Бейли с просьбой перед уходом осмотреть ее саму. Леди Омберсли не могла забыть трагическую смерть другой своей маленькой дочери, рожденной после Марии; оттого что несчастье произошло при схожих обстоятельствах, она, едва только Амабель сразила болезнь, оставила всякую надежду на ее выздоровление.

К сожалению, мистер Ривенхолл также отбыл в Йоркшир погостить у своей тетушки. Во времена тяжелых испытаний его присутствие неизменно оказывало на мать успокаивающее действие, да и Амабель в бреду часто звала Чарльза. Родные надеялись, что мужской голос успокоит ее, поэтому привели в комнату девочки отца, который предпринял неловкую попытку привести ее в чувство. Заразиться он не боялся, поскольку доктор сообщил ему, что взрослые крайне редко страдают от этого заболевания, но, хотя вид больной дочери тронул его до глубины души, он никогда особенно не интересовался своими детьми, поэтому успокоить ее не сумел. Из его глаз ручьем хлынули слезы, и он был вынужден покинуть комнату.

Доктор Бейли, с сомнением оглядев старую няню, покачал головой и отправил на Беркли-сквер миссис Пебуорт – женщину необъятных размеров со слезящимися глазами и в огромной шляпке. Она ласково улыбнулась двум молодым леди, которые впустили ее, и хриплым голосом заявила, что отныне им нечего бояться, поскольку она берет бедную малютку под свою опеку. Не прошло и двенадцати часов с момента ее появления, как она, стоя на улице, уже осыпала проклятиями запертую дверь особняка, откуда ее, по приказанию мисс Стэнтон-Лейси, выставила доблестная Джейн Сторридж. Софи без обиняков заявила доктору Бейли, что они вполне могут обойтись без служанки, которая регулярно подкрепляется из квадратной бутылки, а потом всю ночь напролет спит без задних ног в кресле у камина, пока ее пациентка стонет и мечется по кровати. Поэтому когда мистер Ривенхолл, немедленно отправившийся на юг после получения известий из Лондона, прибыл на Беркли-сквер, то обнаружил, что его мать страдает от учащенного сердцебиения, отец ищет спасения от нервных потрясений в клубах «Уайтс» или «Уоттиерс», его сестра, восстанавливая силы, дремлет на кровати, а в комнате больной распоряжается кузина.

Когда на дом обрушилось несчастье, леди Омберсли моментально забыла об упрямстве и несговорчивости Чарльза, считая его своей единственной надеждой и опорой. Радость, которую она испытала при виде того, как он входит в комнату, омрачал лишь страх, что и он может заразиться тифом. Миледи лежала на софе, но с трудом заставила себя встать и обвила руками шею сына, воскликнув:

– Чарльз! О, мой дорогой сынок, слава Богу, ты дома! Это ужасно, я знаю, что ее заберут у меня, как и мою бедную маленькую Клару!