Великолепная Софи

Обе дамы не встречались вплоть до того дня, на который была назначена поездка в Мертон. Мисс Рекстон, уверив себя в том, что обрела дурную славу, решила погостить у старшей сестры, которая жила в Кенте и была известна тем, что без смущения использовала гостей в своих интересах. Евгению отнюдь не прельщала роль девочки на побегушках, которую наверняка уготовила ей леди Илинг, равно как и не вдохновляла необходимость развлекать ее многочисленных отпрысков, но она была твердо убеждена в том, что некоторое время ей лучше побыть вдали от Лондона, пока не утихнут все досужие пересуды. Таким образом, семейство Ривенхолл на целых семь дней было избавлено от ее карательных набегов, и это обстоятельство перевесило неприятности, вызванные необдуманным поступком Софи. Кстати, известия о нем так и не достигли ушей леди Омберсли, зато младшие члены семьи знали его во всех подробностях. Одни были шокированы, зато другие, в частности Хьюберт и Селина, искренне полагали, что их кузина сыграла чрезвычайно забавную шутку. Впрочем, ее проступок не повлек за собой немедленных последствий, хотя молодые родственники Софи вовсю упражнялись в остроумии на ее счет, но очень скоро нашли себе новую жертву. Куда более благодарный объект для насмешек предстал им в лице молодого лорда Бромфорда, который неожиданно вплыл в тихую гавань семьи Ривенхолл и которого они сочли манной небесной.

Лорд Бромфорд, почти неизвестный высшему обществу, совсем недавно (после смерти отца) унаследовал скромное баронство. Он был единственным выжившим сыном своих родителей, поскольку все его братья и сестры (число которых, по мнению разных источников, колебалось от семи до семнадцати) перешли в мир иной еще в младенчестве. Быть может, именно по этой причине мать с самого рождения не выпускала его из-под своего любящего крылышка. Собственно, других видимых причин для этого не наблюдалось; как справедливо заметила Софи своим двоюродным братьям и сестрам, румяный цвет лица и выраженная упитанность свидетельствовали о цветущем здоровье молодого лорда. Он получил домашнее образование, а когда пришло время отправлять его в Оксфорд, ниспосланная самим провидением простуда уберегла его от тягот и лишений университетской жизни. Лорду Бромфорду было прекрасно известно, что у его наследника слабые легкие, так что леди Бромфорд достаточно было каждый день напоминать ему о несчастьях, кои непременно обрушатся на сына, если он станет студентом, чтобы убедить супруга дать согласие на альтернативный план. Генри, в сопровождении одного человека духовного звания, к которому леди Бромфорд питала безграничное доверие, отбыл на Ямайку с визитом к своему дяде губернатору. Считалось, что тамошний климат весьма благотворен для страдальцев с больными легкими, и только когда Генри уже четвертый день болтался в море, его мать выяснила, что на остров время от времени обрушиваются тропические ураганы. Но отзывать сына было уже слишком поздно, и он продолжил свой вояж, жестоко страдая от морской болезни. Зато в Порт-Рояль Генри прибыл без малейших следов кашля, который внушал его матушке поистине лихорадочное беспокойство. Во время его визита ураганов, которые могли бы унести его в море, на острове не случилось, и когда за несколько месяцев до достижения им совершеннолетия он вернулся в Англию, то выглядел настолько здоровым и крепким, что его мать поздравила себя с успешным претворением в жизнь своего замысла. Она не сразу заметила, что за время восемнадцатимесячного пребывания вдали от нее он обзавелся привычкой поступать вопреки ее материнской воле. Следуя ее советам, он менял носки, повязывал горло шарфом, кутал ноги в теплые пледы и старательно избегал нездоровой пищи. Но когда она порекомендовала ему отказаться от шума и гама разгульной жизни Лондона, он, поразмыслив, заявил, что предпочел бы жить в столице; когда же она предложила ему выгодную и достойную партию, сын ответил, что весьма ей признателен, но пока еще не решил, на женщине какого склада хочет жениться. Он предпочел не спорить, а отказаться от выгодной партии и поселиться в Лондоне. После этого его мать говорила подругам, что ее Генри можно увлечь, но нельзя заставить, в то время как его камердинер, человек прямой и откровенный, заявлял, что его светлость упрям как осел.