Великолепная Софи

Он пробыл в городе уже некоторое время, прежде чем семейство Ривенхолл обратило внимание на его существование. Его знакомые (коих Хьюберт презрительно окрестил бандой дураков) не принадлежали к числу их друзей, и только познакомившись в «Олмаксе» с Софи и станцевав с нею контрданс[51]

, он предстал перед ними во всем блеске своей личности. Дело в том, что лорд Бромфорд, оказавшись нечувствительным как к красоте Сесилии, так и к достойному выбору своей матушки, решил, что именно Софи станет ему подходящей женой. Он явился с визитом на Беркли-сквер, причем в тот самый момент, когда Хьюберт и Селина находились у леди Омберсли. Он пробыл у них полчаса, успев за это время поразить хозяев сведениями о растительном мире Ямайки и влиянии камфарной настойки опия на человеческий организм, и они внимали ему в ошеломленном негодовании до тех пор, пока в комнату не вошла Софи. И только тогда пелена спала с их глаз: они наконец осознали, с какой стати его светлость вдруг решил почтить их дом утренним визитом, и их скука сменилась нечестивым злорадством. В мгновение ока неудачливый кавалер Софи стал тем прочным фундаментом, на котором наделенные живым воображением молодые люди принялись строить самые несуразные измышления. Стоило какому-нибудь уличному певцу громко запеть на площади, как Хьюберт или Селина провозглашали, что это лорд Бромфорд дарит Софи серенаду. Когда же он целых три дня вынужден был провести взаперти в своей квартире, страдая желудочным расстройством, они заявили, что он дрался на дуэли из‑за ее прекрасных глаз. А бесконечный роман о его похождениях в Вест-Индии, творчески дополненный и живописно разукрашенный бойким воображением трех молодых людей, превратился в нечто настолько возмутительное, что вызвал протесты даже у леди Омберсли и мисс Аддербери. Впрочем, леди Омберсли, хотя и осуждала подобные игривые и насмешливые излишества, сама изрядно изумлялась настойчивости, с какой лорд Бромфорд преследовал ее племянницу. Он взял за правило появляться на Беркли-сквер под самыми смехотворными предлогами; каждый день он прогуливался по парку в надежде подстеречь Софи и добиться приглашения сесть в ее фаэтон; он даже приобрел какую-то породистую клячу и каждое утро разъезжал на ней взад и вперед по Главной аллее, мечтая встретить Софи, когда она будет выгуливать Саламанку. Удивительным образом ему удалось убедить свою матушку свести знакомство с леди Омберсли и даже пригласить Софи на концерт античной музыки. Он не обращал внимания на насмешки и пренебрежительное отношение, а когда его родительница намекнула ему, что из Софи едва ли получится подходящая для серьезного мужчины супруга вследствие исключительной фривольности ее нрава, он заявил, что ничуть не сомневается в своей способности направить ее мысли в более благоразумное русло.

Вся же пикантность происходящего, по мнению юных представителей семьи Ривенхолл, заключалась в том, что Чарльз, обычно крайне нетерпимый к любым претендентам, по каким-то непонятным соображениям всячески поощрял его светлость. Он уверял, что в лорде Бромфорде сокрыто много хорошего. По его мнению, манера лорда Бромфорда вести беседу свидетельствует о том, что он наделен здравым смыслом, а его описания Ямайки крайне интересны и занимательны. Вот только Селина (превратившаяся, по словам Чарльза, в молодую и нахальную девицу) заметила, что появление в доме лорда Бромфорда служит старшему брату сигналом срочно ретироваться в свой клуб.

Ухаживания его светлости, планы по организации бала, нескончаемый поток визитеров и даже неблагоразумный поступок Софи – все это привело к тому, что жизнь в доме забурлила весельем и восторженным ожиданием. Это подметил даже лорд Омберсли.

– Клянусь Богом, не знаю, что на вас нашло, поскольку раньше здесь было весело, как на кладбище! – провозгласил он. – Вот что я вам скажу, леди Омберсли: пожалуй, я сумею уговорить Йорка заглянуть на ваш вечер. Неофициально, как вы понимаете, но сейчас он застрял в гостинице «Стейбл-Ярд» и наверняка будет очень рад зайти к вам на полчасика.

– Уговорите герцога Йорка заглянуть на мой вечер? – эхом откликнулась его жена, пораженная до глубины души. – Мой дорогой Омберсли, вы, очевидно, лишились рассудка! У нас будет всего десять или двенадцать пар для танцев в гостиной и два карточных столика в Малиновой гостиной! Умоляю вас не делать этого!

– Десять или двенадцать пар? Нет-нет, Дассет не рассуждал бы о красных ковровых дорожках и парусиновых навесах, если бы речь шла о таком скромном приеме! – возразил его светлость.