Великолепная Софи

От этих не предвещающих ничего хорошего слов миледи похолодела. Назначив дату званого вечера и предупредив Сесилию, чтобы та не забыла послать приглашение очень скучной девице, приходившейся ей крестной дочерью, она особенно не задумывалась о предстоящем мероприятии. Но сейчас она все же решилась поинтересоваться у племянницы, сколько гостей приглашено на этот роковой вечер. Ответ поверг ее в ужас и едва не привел к обмороку. Ей пришлось прибегнуть к испытанному средству – нюхательным солям, и выпить стакан воды, которой заботливо подала ей Сесилия, прежде чем она пришла в себя настолько, чтобы протестовать. Сидя на софе, она попеременно пила воду и нюхала соли, жалобно стеная по поводу того, что скажет Чарльз, когда обо всем узнает. Софи понадобилось добрых двадцать минут, чтобы убедить ее в том, что раз Чарльзу не придется оплачивать организацию увеселения, то и волноваться не о чем. Но даже после этого леди Омберсли со страхом представляла тот пугающий момент, когда правда неизбежно откроется, и не могла без дрожи смотреть на старшего сына, стоило тому войти в комнату.

К счастью, Чарльз не успел узнать правду до того момента, как вся компания дружно отправилась в Мертон в гости к маркизе де Виллаканас. Путешествие должно было стать вполне удачным: маркиза написала леди Омберсли очень милое письмо, выражая удовольствие от предстоящей встречи и умоляя ее привезти с собой столько своих прелестных детей, сколько сочтет нужным. В небе сияло солнце, и апрельский день не обещал дождя; даже мисс Рекстон, вернувшаяся в столицу как раз к тому времени, чтобы принять участие в поездке, пребывала в прекрасном расположении духа, не обделяя своей милостью и Софи. В последний момент желание присоединиться к честной компании выразил и Хьюберт, заявив, что он тоже хочет взглянуть на жирафа. Софи осадила его гневным взглядом, а мать, не расслышав его фразу, с восторженным одобрением отнеслась к подобному решению, и неловкий момент миновал незамеченным. Мистер Ривенхолл с изысканной вежливостью поприветствовал сэра Винсента Талгарта и завел с ним непринужденную беседу, пока три дамы рассаживались в ландо. Мисс Рекстон умоляла посадить ее сзади, а Сесилия настаивала ни в коем случае не делать этого. Казалось, ничто не предвещало неприятностей в столь удачно начинающийся день, когда на площадь из‑за угла вышел мистер Фэнхоуп, заметил кавалькаду и немедленно направился к ней через дорогу.

Лицо мистера Ривенхолла окаменело; он метнул на Софи обвиняющий взгляд, но та лишь покачала головой. Тем временем мистер Фэнхоуп пожал руку леди Омберсли и поинтересовался, куда она направляется. Когда она ответила, что в Мертон, он коротко ответил:

– Законодательный акт парламента, nolumus leges Angliae mutari

[52].

– Очень возможно, – язвительно ответила леди Омберсли.

Мисс Рекстон, никогда не упускавшая возможности продемонстрировать свое безупречное образование, мило улыбнулась мистеру Фэнхоупу и произнесла:

– Совершенно верно. Говорят, король Иоанн провел ночь в монастыре, перед тем как подписать Великую хартию вольностей. Это поистине историческое место, ибо там, по слухам, был убит Сенульф, король Уэссекса. С ним связаны и более поздние исторические события, – добавила она, но развивать тему не стала, поскольку в этих самых событиях, к несчастью, принимала участие некая особа, имя которой не пристало упоминать в приличном обществе.

– Нельсон! – воскликнул мистер Фэнхоуп. – Романтический Мертон![53] Я поеду с вами. – Он влез в экипаж, уселся рядом с Сесилией, одарил ангельской улыбкой леди Омберсли и заявил: – Теперь я знаю, чего мне хочется. Проснувшись сегодня утром, я понял, что меня снедает чувство глубокой неудовлетворенности, но не знал, что с ним делать. А теперь знаю: мне следует отправиться в Мертон.

– Вы уверены, что вам хочется именно в Мертон? – воскликнула расстроенная леди Омберсли, боясь, что Чарльз вспылит и скажет какую-нибудь колкость в адрес этого надоедливого молодого человека.

– Да, – ответил мистер Фэнхоуп. – Там уже все зазеленело, а именно этого, как мне представляется, и жаждет моя душа.

С Сесилией прекрасной

Я в Мертон отправляюсь,Где тихо Уондл[54] струится,Нарциссы цвет роняют…

Что за уродливое название – «Уондл»! Оно оскорбляет слух! А почему вы хмуритесь? Разве я не могу поехать с вами?

Столь внезапное превращение восторженного поэта в льстивого и заискивающего юнца поверг леди Омберсли в замешательство, и она смущенно ответила:

– Я уверена, что мы с радостью взяли бы вас с собой, Огастес, но мы собираемся навестить маркизу де Виллаканас, а вас она не ожидает.

– А вот это, – нимало не смутившись, изрек мистер Фэнхоуп, – очень красивое имя! «Виллаканас»! О, как звучит! Испанская леди, в платье ярком и богатом, в блеске чистых бриллиантов!

– Даже не знаю, что сказать, – заявила рассерженная леди Омберсли.