Великолепная Софи

– Я и говорю. Безусловно, ему это очень не понравилось, но пришлось уступить, потому что я пообещала пойти на Боу-стрит, если он откажется. Думаю, ты был прав насчет него, Хьюберт! Скорее всего, он действует заодно со всеми ворами в Лондоне, потому что стоило мне пригрозить ему, как он сразу же забеспокоился. Полагаю, ему очень не хочется становиться объектом пристального внимания магистрата.

– Голдхэнгер позволил запугать себя настолько, что отдал расписку и перстень? Голдхэнгер? – повторил он с таким видом, словно не верил своим ушам.

– А что еще ему оставалось делать? Я заявила ему, что глупо надеяться, будто с тобой может случиться что-либо ужасное, если вся эта история выплывет наружу

; кроме того, он прекрасно понимал, что если я действительно отправлюсь на Боу-стрит, то он не получит ни пенни из своих денег.

– Вы остались наедине с этим грязным негодяем! Неужели вам не было страшно, Софи? – с изумлением спросил он.

– Нет, ничуточки. – И с извиняющимся видом добавила: – Если хочешь знать, я начисто лишена чувствительности. Сэр Гораций говорит, что это ужасно и совершенно не свойственно женщине. Но, честное слово, Голдхэнгер показался мне смешным! Эль Моро был куда страшнее! Он был одним из герильеро, и к тому же отъявленным разбойником! Однажды ночью, когда сэр Гораций был в отъезде, он вломился в наш дом вместе со своими людьми… Однако я разболталась! Люди, без конца вспоминающие свои приключения, – самые скучные создания на свете!

– Софи, он мог причинить вам вред…

– Мог, но у меня имелся пистолет, так что очень скоро он отказался от этой мысли! – пояснила она.

– Софи, Софи, и что мне теперь делать? – воскликнул он.

– Ничего. Тебе больше решительно ничего не надо делать. А вот мне пора идти, иначе я опоздаю к ужину. Не забудь сжечь ту бумагу!

Она скрылась в своей комнате, оборвав слова благодарности и протеста, которые он забормотал, и поскольку в тот день он ее больше не видел, то не смог их повторить. Тем вечером Хьюберт устраивал вечеринку, но друзья заметили, что он необщителен и задумчив. А в голове у него и впрямь царила путаница. Поначалу он испытал огромное облегчение оттого, что наконец избавился от долга перед Голдхэнгером, но, стоило ему не торопясь обдумать случившееся, на смену облегчению быстро пришло неуютное чувство вины. При мысли о том, что Софи, обычная женщина (к тому же младше годами!), не только выплатила его долг, но и ради него навестила такого человека, как Голдхэнгер, он испытал приступ дурноты. Скверный джин отнюдь не улучшил его настроения, и когда ранним утром он доплелся до Беркли-сквер, то был ничуть не ближе к решению этой новой проблемы, чем в начале прошлого вечера. Единственная связная мысль, крутившаяся в его голове, заключалась в том, что он должен любым способом немедленно вернуть кузине пятьсот фунтов.

На следующий день из Лестершира вернулся мистер Ривенхолл, причем на Беркли-сквер он появился отнюдь не в самый подходящий момент. Джейн Сторридж, чью бдительность Софи явно недооценила, не только обнаружила пропажу бриллиантовых сережек из шкатулки своей молодой хозяйки, но и подняла такой шум в помещении для слуг, что экономка миссис Ладсток сочла необходимым заявить леди Омберсли, что хотя сама она не знает, до чего способны докатиться нынешние слуги, но готова дать голову на отсечение, что ни одна из служанок, находящихся в ее подчинении, не прикасалась к серьгам мисс Стэнтон-Лейси. Она продолжила свою мысль, намекнув, что мисс Сторридж, совершенно необоснованно именующей себя горничной, следовало бы лучше следить за драгоценностями хозяйки. К ее мнению присоединился и Дассет, поведение которого свидетельствовало о столь глубокой обиде, нанесенной ему неслыханными инсинуациями, что леди Омберсли пришла в отчаяние, сообразив, что стоит на пороге домашней катастрофы. Она послала за Джейн Сторридж, и мистер Ривенхолл прибыл как раз вовремя, чтобы услышать окончание диалога между тремя почтенными слугами, исполненного такой ледяной вежливости и тонких намеков, что леди Омберсли ужаснулась. Но прежде чем он успел потребовать объяснений, на сцене появилась сама Софи в выходном платье, сообщив, что они с Сесилией собираются в город, и поинтересовалась у тети, нет ли для нее поручений. Леди Омберсли с нескрываемым облегчением приветствовала ее и тут же осведомилась, почему она никому не сказала о пропаже бриллиантовых сережек.

Софи ничем не выдала своего смятения, лишь на щеках у нее проступил легкий румянец. С полным самообладанием она ответила:

– Я не теряла сережек, сударыня. С чего вы взяли?

– Ох, милочка, твоя служанка уверяет, что из шкатулки исчезли твои серьги с бриллиантами, и я чрезвычайно расстроена тем, что такое могло случиться в моем доме!

Софи наклонилась и поцеловала ее в щеку.