Великолепная Софи

Фортуна была сурова к мисс Рекстон. Еще учась в пансионе, она была помолвлена с одним благородным джентльменом безупречного происхождения, обладателем внушительного состояния, но черная оспа унесла его до того, как она успела достичь нужного возраста и официально стать его невестой. Несколько других весьма достойных господ выказали склонность приволокнуться за ней во время ее первых сезонов на брачном рынке, поскольку она была симпатичной девушкой с недурным приданым, но ни один из них так и не решился «посадить ее себе на шею», как бестактно выразился ее старший брат. Предложение мистера Ривенхолла поступило как раз в тот момент, когда она уже начала опасаться, что так и останется старой девой, и посему было принято с благодарностью. Мисс Рекстон, воспитанная в самых строгих правилах, никогда не терзалась глупыми романтическими устремлениями, поэтому без колебаний заявила своему отцу, что готова ответить взаимностью на ухаживания мистера Ривенхолла. Лорд Бринклоу, питавший глубокое отвращение к лорду Омберсли, ни за что не стал бы рассматривать предложение мистера Ривенхолла всерьез, если бы само провидение не послало им смерть Мэттью Ривенхолла. Отмахнуться от состояния старого набоба не смог бы и самый ханжеский пэр. Поэтому лорд Бринклоу сообщил дочери, что дарует им свое благословение, а леди Бринклоу, еще более суровая моралистка, чем ее супруг, ясно дала понять Евгении, в чем заключается ее долг и каким образом она может оторвать Чарльза от его погрязшего в грехах падшего семейства. Будучи способной ученицей, мисс Рекстон, соответственно, не упускала ни малейшей возможности указать Чарльзу (самым тактичным образом, разумеется) на проступки и духовное разложение его отца, братьев и сестер. Ею двигали самые гуманные и чистые мотивы; мисс Рекстон искренне полагала, что влияние лорда Омберсли и Хьюберта пагубно сказывается на Чарльзе и его жизненных интересах. Она всей душой презирала леди Омберсли и ни во что не ставила чрезмерную любвеобильность и сентиментальность Сесилии, которые подталкивали ту выйти замуж за младшего сына из семьи Фэнхоуп, не имеющего за душой ни гроша. Оторвать Чарльза от родных она считала своей главной задачей, но порой задумывалась и над тем, а не спасти ли весь дом Омберсли от падения в пучину порока. Поскольку она обручилась с Чарльзом в момент, когда тот был просто взбешен излишествами своего отца, то ее слова пали на благодатную почву. По натуре напрочь лишенная умения радоваться, воспитанная на самых гнетущих и мрачных принципах, в желании членов его семьи дарить и получать удовольствие она видела лишь прискорбные и заслуживающие сожаления наклонности. Чарльз, сражающийся с неподъемными долгами, склонялся к мысли о том, что она права. И только после приезда Софи его чувства, похоже, претерпели некоторые изменения. Мисс Рекстон не могла обманывать себя, недооценивая губительное влияние, которое Софи оказывала на Чарльза; а поскольку, несмотря на свое утонченное образование и воспитание, особым умом она похвастать не могла, то для противодействия ему прибегала к способам, которые вызывали у Чарльза лишь глухое раздражение. Она поинтересовалась, объяснила ли ему Софи причину своего визита к «Ранделлу и Бриджу», и, отдавая должное своей кузине, Чарльз вынужден был поведать своей невесте часть правды. Злой гений мисс Рекстон подтолкнул ее к тому, чтобы указать ему на ужасающую безалаберность Хьюберта, его пугающее сходство с отцом и совершенно безрассудное поведение Софи, которое та выдавала за благое вмешательство. Но мистер Ривенхолл и так изнывал под тяжестью угрызений совести; невзирая на свои многочисленные недостатки, он сумел разобраться, в чем дело, поэтому замечания мисс Рекстон вызвали у него лишь очередной приступ раздражения. Он сказал ей:

– Я виню в произошедшем только себя. То, что мои поспешные и необдуманные слова вселили в Хьюберта убеждение, будто лучше пуститься во все тяжкие, чем в трудную минуту обратиться ко мне, станет для меня непреходящим укором! И я благодарен кузине за то, что она показала мне, как сильно я ошибался! Надеюсь, что больше подобное не повторится. У меня не было дурных намерений, но теперь я вижу, что выглядел в его глазах жестоким тираном! Я приложу все усилия, чтобы бедный Теодор не вырос в уверенности, что должен любой ценой скрывать от меня свои маленькие слабости!

– Мой дорогой Чарльз, уверяю тебя, ты преувеличиваешь! – успокаивающе проворковала мисс Рекстон. – Ты

 не должен и не можешь нести ответственность за поступки своих братьев!

– Ты ошибаешься, Евгения. Я на шесть лет старше Хьюберта, и поскольку мне известно – лучше, чем кому бы то ни было! – что нашему отцу нет до нас ни малейшего дела, мой долг состоит в том, чтобы заботиться о младших братьях и сестрах! Я открыто говорю об этом, потому что тебе известны наши обстоятельства!

Она ответила без малейших колебаний: