– Я твердо убеждена, что ты всегда исправно исполнял свой долг! Я видела, как ты пытался привить в доме своего отца принципы достойного поведения, дисциплины и подчинения. Поэтому Хьюберт просто не должен был усомниться в твоих чувствах, и
Чарльз посмотрел на нее, и в его глазах появилось очень странное выражение, истолковать которое при всем желании она так и не смогла.
– Если бы Хьюберт доверился тебе, Евгения, ты рассказала бы мне эту историю? – вдруг спросил он.
– Безусловно, – ответила она. – Я не колебалась бы ни минуты.
– «Не колебалась бы ни минуты»! – эхом повторил он. – Даже если бы это было признание, сделанное в полной уверенности, что ты не обманешь оказанного тебе доверия?
Она улыбнулась:
– Все это, мой дорогой Чарльз, сплошная ерунда. Я не терплю колебаний в подобных вещах, когда мой долг мне предельно ясен! Забота о будущей карьере твоего брата послужила бы мне оправданием и залогом уверенности в том, что мне не остается ничего иного, кроме как сообщить тебе о его проступке. Подобные губительные наклонности следует безжалостно подавлять, а поскольку твой отец, как ты сам сказал, совершенно не интересуется…
Он перебил ее и даже не извинился:
– Подобные рассуждения делают честь твоему уму, Евгения, но никак не сердцу! Ты женщина, и, возможно, в силу этого не можешь понять, что оказанное доверие никогда –
Это признание, похожее на крик души, окрасило щеки мисс Рекстон легким румянцем. Она резко бросила:
– Значит, мисс Стэнтон-Лейси – полагаю, она тоже женщина – понимает это?
– Да! – ответил он. – Понимает. Вероятно, это тоже следствие ее воспитания! И оно вызывает у меня восхищение! Пожалуй, она знала, каким должен быть итог ее действий; быть может, она пришла на помощь Хьюберту только из жалости – это мне неизвестно, я не расспрашивал ее! Но конечный результат оказался превосходным, причем намного лучше того, который получился бы, если бы она явилась ко мне и рассказала обо всем! Хьюберт – настоящий мужчина, он не стал прятаться за спиной своей кузины и признался мне в содеянном!
Мисс Рекстон улыбнулась:
– Боюсь, твоя пристрастность делает тебя слепым, Чарльз! Узнав о том, что мисс Стэнтон-Лейси продала свои бриллианты, ты рано или поздно узнал бы и обо всем остальном! А вот мне интересно, признался бы Хьюберт в своем проступке, если бы я не уведомила тебя о том, чему была свидетелем?
Он упрямо заявил:
– Подобные речи не делают тебе чести! Не знаю, отчего ты так несправедлива к Хьюберту или почему столь старательно добиваешься, чтобы я думал о нем дурно! А ведь я
– Боюсь, – сладчайшим голосом заявила мисс Рекстон, – что если ты и дальше будешь использовать ваш боксерский жаргон, то я потеряю всякую надежду понять тебя, Чарльз. А вот твоя кузина, которая так хорошо во всем разбирается, сполна оценила бы этот язык!
– Я бы этому ничуть не удивился! – раздраженно воскликнул он.
Превосходное воспитание не помешало мисс Рекстон язвительно заметить:
– Я смотрю, ты питаешь большое уважение к мисс Стэнтон-Лейси!
– Я? – вскричал он, словно громом пораженный. – К Софи! Помилуй Бог! Я полагал, что мое отношение к ней не является секретом! Я всей душой желаю поскорее избавиться от нее, но, думаю, не должен относиться к ней настолько предвзято, чтобы закрывать глаза на ее достоинства!
Мисс Рекстон устыдилась.