Великороссия: жизненный путь

Для Государя Николая II воссоздание Патриаршества не было делом простой перемены формы церковного управления!» «Просто Патриарх» вместо Синода — это ничего не даёт, как показала история советской церкви с 1927 г., по наши дни. Глубоко изучивший историю Патриаршества и принявший идеи взаимоотношение церковной и царской власти Святейшего Патриарха Никона, Царь Николай II понимал, что вся суть дела в том, чтобы Патриарх был таким же главою России, как Царь, только — в духовной области жизни страны, чтобы вместе они отвечали за судьбы России, имея каждый преимущество в своей сфере. Получалось неслитное, но и

нераздельное единство церковной и царской власти, соответствующее различию природ Церкви («Царства не от міра сего», по слову Христа) и государства (- царства «от міра»). Это как дух и плоть в едином человеческом существе, или как разум духовный (сердечный) и рассудок плотский (мозговой). Сравнений может быть (и бывало!) много. Такое единство, как мы помним, было на Руси искони, и оно обезпечивало особую крепость всего организма Великороссии. На практике, в условиях XX в., такие взаимоотношения Патриарха и Царя влекли за собою переделку всей системы церковных и государственных учреждений, их теснейшего взаимодействия, взаимопроникновения, подобно тому, как было в XVII в. Самым важным должен был стать первый переходный период этого грандиозного преобразования. Во главе Церкви, Патриархом, должен был стать человек, пользующийся безспорным единодушным признанием

народа, имеющии опыт ведения больших государственных дел и имеющий реальную власть вести и эти и церковные дела. В среде русских архиереев такого человека не было. Почти все они пользовались любовью народа, но каждый — в своей епархии, не во всероссийском масштабе. Среди них одни были учеными, другие — молитвенниками, третьи — отличными управляющими, но не было, пожалуй, никого, кто соединял бы все эти качества вместе. И уж совсем не было такого, кто имел бы достаточный опыт и власть в важнейших делах государства.

Таким человеком тогда был только сам Государь Николай И. Он это понял, увидел и в опасный момент новой смуты, начавшейся в 1905 г., решил взять на себя руководство великим преобразованием жизни, полную ответственность за него! Можно представить, что получилось бы в случае осуществления замысла. Воссоздалась бы не только симфония церковной и царской власти (хотя и это очень важно само по себе), воссоздался бы, минуя «общественность», и столь нужный совет Царя с Землёй (через Церковь). В то время Церковь ещё не была декоративным учреждением, просто «милым сердцу» за образы родной старины, хранимые ею; она была великой

общественной силой и от неё исходили действительные и действенные Божии силы, силы Духа Святаго, которыми реально жил и дышал народ! Поскольку первое время, до совершеннолетия сына, Царь, став Патриархом, фактически продолжал бы править страной, он соединил бы в своём лице силы Церкви и силы государственной власти (со всеми её учреждениями). Тогда возникло бы то положение, которое Промыслом Божиим имело место при первом Романове. Патриарх-отец (Филарет), а Царь — его родной сын (Михаил). Несомненно потом это повторило бы и положение, имевшее место при Алексее Михайловиче и Патриархе Никоне, до их разлада, — то есть полное духовное родство,

где Патриарх — духовный отец, а Царь — духовный сын его, по совершенно добровольному влечению.

Смыкалась связь времён!..

Великороссия могла вернуться в то состояние, в котором, в XVII в., она была не только — Третий Рим, но ещё и Новый Иерусалим! Но теперь, в XX в., это был бы Новый Иерусалим, оснащённый всей мощью современной индустрии и вооружений, уже, как мы видели, возымевший реально власть влиять на дела міровые (если только не руководить ими!), міром знаемый и признаваемый, как одна из самых великих держав! Ради этого Русский Царь и Царица, безгранично любящие друг друга, молодые (ему шёл 37-й, а ей — 33-й год!) согласились прекратить супружескую жизнь, пожертвовать ею... Прав был владыка Антоний (Храповицкий), когда вспоминая ту беседу с Царём, восклицал: «Нам надо было бы в ноги ему! А мы... промолчали!»