Брук еще раз взглянул на предводителя пиратов, гордо стоявшего на корме своей галеры и глядящего вперед поверх согнутых спин рабов на веслах. Потом последовал за провожатым. Каждая комнатка сообщалась с соседней отверстием в стене вроде мышиной норы.
— Наше продвижение вперед могло бы быть логичнее, разгадай мы план главных ходов, — оправдывался Ферри. — Но мы продвигаемся наугад, опираясь только на силу. А сейчас мы работаем вот здесь.
Камера в самом центре кургана была освещена единственной лампочкой. На одном конце работали двое юношей, долбили мягкий камень стальными долотами и кувалдами. Лица их были черны от пыли, в свете фонаря сверкали только в улыбке белые зубы.
— Это, видимо, гробница остальных членов семьи, пожалуй жен.
На традиционной каменной скамье были расставлены терракотовые сосуды, светильники, гребни и броши, кадильницы на трех козьих ножках.
— Если войти отсюда, — сказал Ферри, — окажемся снова в тех смежных проходах.
— Ага… — Брук пытался представить план всего, что видел. Курган в полгектара мог скрывать неисчислимое множество тайников, и систематически работающая группа археологов могла его исследовать примерно за год. При несистематическом подходе, как здесь, раскопки могли длиться и десять лет. Если оба смежных прохода делят курган примерно пополам, до сих пор работы шли исключительно в левом, или северной, части — по крайней мере, в основном. Хотя… Заметив отверстие в стене справа, он заглянул внутрь. Ферри, шедший впереди, тут же обернулся.
— Туда ходить не стоит, — сказал он. — Почва оседает, нам пришлось ставить подпорки на каждом шагу.
Фонарь Брука бросил в отверстие сильный луч света, который на миг замер на чем-то, стоявшем на каменной скамье в глубине помещения.
— Я не хочу мешать, — сказал из-за спины Ферри, — но до восьми я должен вернуться во Флоренцию. Учитывая, что произошло, я бы проводил вас до машины, если не возражаете.
— Конечно, — ответил Брук. Выключив фонарь, вышел за провожатым под ослепительные лучи итальянского солнца.
— На подробный осмотр нужно больше времени, — сказал Ферри. — Договоритесь с профессором. Пусть проведет вас сам. Вам будет о чем поговорить.
— Буду рад, — рассеянно сказал Брук, думая о чем-то другом. Думал об этом, пока Ферри провожал его к месту, где оставалась машина, и позднее, возвращаясь во Флоренцию.
То, что на несколько секунд он увидел в свете своего фонаря, было шлемом, напоминавшим шляпу модницы со скачек в Аскоте и составленным из металлических долек. Он даже заметил — или ему показалось — и голову льва, украшавшую переднюю часть шлема. Брук ломал голову, как туда мог попасть шлем и почему Ферри не упомянул о нем, а еще — будет ли он там, когда профессор Бронзини найдет время лично провести его по раскопкам.
Аннунциата Зеччи отложила поношенный жакет, на локоть которого пришивала заплату, и спросила:
— Он точно придет?
Аннунциата была красивой женщиной. В свои пятьдесят она сохранила крутые бедра и полную грудь, седые волосы обрамляли лицо, на котором уже начинали появляться морщинки, но которое было живым и полным достоинства.
Тина ответила:
— Да, мама. Если обещал, что придет, то придет.
— Ты ему веришь?
— Верю.
— Где отец?
— Сразу после ужина ушел в мастерскую.
— Он так мало ест, — сказала Аннунциата. — Как воробушек. И страдает. Что-то его грызет.
— Может ему полегчает, если поговорит с синьором Робертом.
— Если только он поговорит! Он стал таким скрытным! Ходит на исповедь, но не говорит ничего даже святому отцу.
Во дворе за домом хлопнули двери и послышались шаги. Женщины довольно переглянулись, но это был всего лишь хромой Диндони. В кухню он вошел с обычной злорадной ухмылкой.
— Что же ты сидишь дома, Тина? — сказал он. — О чем эти флорентийские парни думают? Где у них глаза?
Тина отрезала:
— Оставьте меня и позаботьтесь о себе!
Но на Диндони, видимо, нашла охота поразвлечься. Усевшись на угол кухонного стола, он сказал:
— А что это за пижон — ну просто конфетка, — который вчера застопорил все движение на Виа Торнабони, чтобы сказать тебе пару слов?
— Арабский шейх, приехал во Флоренцию набирать пополнение в свой гарем. А вы не знали?
— По-моему, он был похож на Меркурио, сынка — правда, приемного — профессора Бронзини. Почему бы ему не податься в кино? От таких женщины без ума!
— О вас этого не скажешь, — заметила Тина.
Диндони заковылял к дверям, но все-таки обернулся.
— Но ведь нельзя, чтобы синьор Роберто ревновал, правда, Тиночка? — сказал он и исчез. Слышно было, как его шаги затихают на улице.
— Вот дурак, — сказала Тина и покраснела. — Жаба проклятая, терпеть его не могу.
— Не дай себя спровоцировать, — сказала мать. — Я его тоже не люблю, но он работящий, отцу без него не обойтись.
— Он гнусный тип, — настаивала Тина. — Знаешь, куда он? Пошел пьянствовать с Марией, с этой шлюхой!
— Агостина, — оборвала ее мать, — это слово женщина никогда употреблять не должна!
— Пожалуйста, и не буду, — заявила Тина, — но это правда, ты сама знаешь.