Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

Стояла полная тишина. Звук, который ее вдруг нарушил, был настолько мимолетен, что Брук не был уверен, не показалось ли ему. Ведь дул ветер, могло хлопнуть окно, или мог долететь шум мышиной возни, или проснуться сверчок где-то в щели. Только он знал, что это было что-то другое, и еще знал, что сегодня не будет исповеди, ради которой Мило собрался с духом и уже готов был произнести первое слово.

В комнате над ними Диндони проклинал свою неловкость. Лежал плашмя во тьме возле щели в полу, где были раздвинуты две доски, лежал там уже почти полчаса и перевернулся на бок, когда затекшую ногу свела судорога. При этом у него из кармана выпала зажигалка, упав на доски пола.

Теперь Диндони услышал, как переменился голос Мило.

— Но я не могу обременять вас своими проблемами, синьор Брук. Не для того я просил вас тащиться в такую даль. Хотел знать ваше мнение как специалиста об этой статуэтке. Великолепный зверь, не так ли? Шестой век до нашей эры. О таких вещах не знаю почти ничего, но глаз у меня наметанный…

Диндони выругался еще раз и поднялся на ноги. Все тело у него затекло, к тому же он был взбешен. Это же надо, в последний момент! Отряхнув одежду, он осторожно выскользнул тем же путем, которым пришел. Через пять минут уже стучался в двери кафе. Женский голос ответил:

— Кто там? Убирайтесь, у нас закрыто.

— Мария? Это Диндо.

— Уже поздно. Думала, ты не придешь. Что случилось?

— Кто у тебя?

— Те двое.

— Что делают?

— Пьют. Что, по-твоему, они могут делать? Помогать мыть посуду?

— Если кафе закрыто, им нечего здесь делать.

— Говорю тебе, они допивают. Потом пойдут к себе.

— Не приди я, Бог знает, когда бы они ушли.

— У тебя не только нога, но и мысли набекрень, — отрезала Мария. — Если считаешь, что им нечего здесь делать, — выгони!

— Точно, — сказал здоровяк, просунув голову сквозь штору. — Иди сюда и выгони нас! Тренировка тебе не повредит.

— Я никого не собираюсь выгонять, — оправдывался Диндони.

— Что, теперь мы тебе хороши? Иди сюда и выпей с нами. Налей ему, Мария! Что-то он бледно выглядит, видно, дела идут худо. Поставил не на ту лошадь, что ли? Я прав, Диндо?

Они отправились в заднюю комнату. Второй тип сидел у окна и читал газеты. Подняв на вошедших взгляд, снова углубился в чтение.

На столе стояли три стакана, как заметил Диндони. Проследив за его взглядом, здоровяк сказал:

— Да, так и есть. Мы все причастились. Вот что мне нравится во Флоренции: люди всегда готовы поделиться с ближним. Я прав?

Второй заметил:

— Ты слишком много говоришь.

— Разговоры идут на пользу, — возразил здоровяк. — Облегчают сотрудничество. Помогают людям договориться. Как твои успехи сегодня вечером?

— Никак, — недовольно сказал Диндони.

— Не встретились?

— Встретились.

— Их не было слышно?

— Я слышал каждое слово.

— Так что случилось?

— Проклятый старик, видно, сообразил, что я там. Только заикнулся, как передумал. И ничего не сказал.

— Он тебя обнаружил?

— Откуда! Говорю тебе, это его врожденная осторожность.

— Думаешь? — Здоровяк задумчиво оглядел Диндони. — Тогда придется придумать что-то другое. Раз он боится говорить в собственной мастерской, где же он будет откровенен?

— Пожалуй, в кухне.

— А можешь ты подслушать, о чем в ней говорят?

— Нет. Окна там закрыты и зимой и летом. Или ты предлагаешь мне влезть под стол? Или, как сверчок, в камин?

— Я предлагаю шевелить мозгами, — сказал здоровяк, — и воспользоваться достижениями цивилизации. Думаю, что в кухне найдется местечко, — открыв папку, извлек из нее шарообразный черный металлический предмет, — где можно припрятать эту вещичку.

Диндони с любопытством пригляделся.

— Тебе нужно будет минут на десять остаться дома одному. Провод тонкий, черного цвета, как видишь. Можно проложить его вдоль плинтуса или в щель в полу, просунуть в вентиляцию и даже под раму запертого окна.

Он приступил к дальнейшим инструкциям, которые Диндони слушал с возрастающим интересом.

5. Четверг: Обед у британского консула

Если имя человека может влиять на своего хозяина, как утверждают, то, несомненно, представители семейства Уэйлов с каждым поколением становились все более китообразными: тела их становились все больше и глаже, глаза все меньше, а кожа толще. И сэр Джеральд далеко обошел всех предыдущих Уэйлов. В нижнем белье весил сто двадцать пять килограммов, двигался величественно, как дирижабль, и, как и он, требовал большого свободного пространства, чтобы развернуться, — по крайней мере, так утверждали злые языки. Эти качества с детских лет предназначили его для Министерства иностранных дел.

Поскольку жены его уже не было в живых, хозяйство вела старшая дочь Тесси, отличная хозяйка и потомок своих предков до мозга костей, кое в чем помогала младшая дочь Элизабет, которая была совершенно иной и своими светлыми волосами, голубыми глазами и мальчишеской фигуркой напоминала отпрыска совсем другой семьи.

«Это у нее от Трауэров, — пояснял сэр Джеральд, — семьи моей тети.» — И добавлял, что Трауэры — из графства Шропшир, словно это все объясняло.