Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

Но Тина ошибалась. Диндони не отправился к Марии, хотя его тщательно продуманный уход должен был навести именно на эту мысль. Ковыляя по улочке, он свернул влево, словно действительно направляясь в кафе. Но через десять метров еще раз свернул налево и очутился в переулке, проходившем вдоль задней стены дома. Достав из кармана ключ, отпер одну из дверей, войдя в которую попал в мастерскую Мило Зеччи. Оттуда к черному ходу в его квартиру, находившуюся над мастерской, вела железная лестница, позволявшая незаметно входить и выходить из дому, что Диндони особенно ценил.

* * *

Брук вышел из дому в десятом часу. Решил пойти пешком. Ветер стих, и небо прояснилось. С наступлением сумерек его монотонная синева приобрела оттенки зелени и меди, словно полотна итальянского примитивиста коснулась кисть французского импрессиониста.

За рекой Брук свернул направо и очутился в узких улочках старого города. Предварительно продумав маршрут, теперь он шел машинально. Рано или поздно наткнется на Виа Торта и по ней дойдет до пересечения с Сдруччоло Бенедетто.

* * *

Дом он нашел без проблем, и синьора Зеччи, ожидавшая его визита, тут же открыла. Войдя, он сразу оказался на кухне, где в углу сидела Тина, занятая шитьем. Она заговорщицки улыбнулась ему, став при этом еще моложе, чем на самом деле. Мило не было ни слуху ни духу.

— Он в мастерской во дворе, — сказала Аннунциата. — Думаю, предпочел бы поговорить с вами с глазу на глаз. Но прежде чем вы пойдете к нему, могу я сказать пару слов?

— Пожалуйста.

— Моему Мило не по себе. Что-то терзает его душу. И тело тоже. Хочет говорить с вами, но ему трудно решиться. Пожалуйста, будьте с ним терпеливы.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Большего и не нужно. Агостина покажет вам, где это. Мастерская Мило занимала низ двухэтажного здания, стоявшего в конце за домом. Окна верхнего этажа были затянуты шторами.

— Там живет Диндо, — пояснила Тина. — Его нет дома, слава Богу. Вечно сует нос не в свое дело. Хочет захапать здесь все, когда папы не станет.

Толкнув дверь, Тина посторонилась, пропуская Брука, и сразу закрыла за ним. Мило склонился над столом в глубине мастерской, в свете сильной лампы были видны только руки по локоть, остальное оставалось в тени.

Осторожно положив работу на стол, он выпрямился. Брук ужаснулся перемене, происшедшей с его лицом и видной с первого взгляда. Казалось, Мило за несколько часов постарел на несколько лет. Лицо его ссохлось, под глазами легли черные тени, нос вытянулся и заострился, что Бруку особенно не понравилось. Только карие глаза были умны и ясны, как всегда.

— Чудный бычок, — сказал Брук. — Это из гробницы старого пирата в Волатерре?

— Пытаюсь слепить его из шестнадцати кусков, — сказал Мило. — Это было прекрасное животное. И снова будет. Скоро закончу. Недостает только двух кусков. Хвоста и одного рога.

Реставрация была произведена исключительно. Швы тонкие, едва заметны. Вожак стада бил копытом с чисто этрусской элегантностью. Брук подумал, что бы сказал незнакомый умелец, создатель бычка, увидь он, как корявые пальцы Мило воскрешают его произведение через три тысячи лет.

— Выпьете вина? — спросил Мило. Не дожидаясь ответа, налил вино в два стакана, стоявшие наготове на столе, и подвинул один своему гостю.

— За ваше здоровье, Мило, — сказал Брук.

— Спасибо за пожелание. Человек начинает его ценить, когда лишится. Боюсь, недолго мне осталось, синьор Брук.

Брук не сообразил, что ответить, и отхлебнул вина, чтобы скрыть свою растерянность. Вино было славным, видно, достали его для него.

— Я в руках докторов и священников, и ни те, ни другие ничего не сулят. Доктора все твердят, что нужно терпеть, и все. Терпеть! — Мило рассмеялся, и смех его был невесел. — Священники еще хуже. Твердят о покаянии. А в чем мне каяться? Всю жизнь я работал в поте лица, и моя семья никогда не испытывала нужды.

— Кто честно работает, тому нечего бояться ни на том свете, ни на этом, — сказал Брук. Результат этой фразы оказался неожиданным. Мило молча уставился на него.

Стоя напротив Брука, он наконец взял себя в руки и сказал севшим до хрипоты голосом:

— Что означают ваши слова, синьор Брук?

— Садитесь, Мило, не мучайте себя. Я только хотел сказать, что человеку, корпевшему всю жизнь, чтобы обеспечить семью, нечего бояться…

— Вы сказали, «кто честно работает». Вот что вы сказали.

— Я так думаю.

— Да, — вдруг сказал Мило и сел. Потом протянул руку, торопливо схватил бутылку, наполнил оба стакана и свой поднес к губам.

Брук пожалел, что несведущ в медицине. Можно ли дать ему напиться? Но когда Мило заговорил, голос его звучал ясно и рука, державшая стакан, не дрожала.

— Синьор Брук, — сказал он, — я хотел бы довериться вам. Вы человек, который в таких вещах разбирается. Посоветуйте, что мне делать?

— Разумеется, — ответил Брук, — сделаю все, что смогу.

— Тина мне говорила — простите, ради Бога, — что вы можете понять других, потому что сами пережили несчастье.

«Он как человек, собравшийся прыгнуть с вышки, — подумал Брук, — но которому не хватает отваги, и он ищет любую зацепку, чтобы оттянуть решение».