Читаем Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence полностью

…мутно глядя в вокзальные часы, я стою как столб посреди площади Курского вокзала. Такси обтекают меня со всех четырех сторон. Люди – тоже, и смотрят так дико: думают, наверное, – изваять его вот так, в назидание народам древности, или не изваять? (129)

_______________

И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, другого по левую сторону.

Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды его, бросая жребий.

И стоял народ и смотрел (Лк. 23: 33–35).

Традиционно Лобное место в России – городская площадь. При дикости внешнего вида героя его монумент – насмешка над памятниками всех деятелей, украшающими пространства городов. Идея об изваянии «в назидание народам древности» наводит на мысль о родоначальнике абсурда в русской литературе герое «Бесов» Достоевского капитане Лебядкине. Пьяница капитан собирался завещать в назидание потомству собственный скелет с надписью «Раскаявшийся вольнодумец». Следует отметить, что фактическая сторона желания капитана была все же исполнима, даже если бы легкомысленное потомство и не извлекло серьезного урока из его костяка. «Народы древности» совершенно лишены возможности воспринять Веничкины нравоучения. Но живость отношения показывает, что у героя есть с ними, то есть с историей человечества, свои непростые счеты. Одинокая трагическая фигура посреди площади – больной и трагический памятник многовекового пути.

В память о пережитом герой предлагает воспользоваться гудком: «Если есть у вас под рукой какой-нибудь завалящий гудок, нажмите на этот гудок» (129). Гудок – обязательный элемент официальных траурных церемоний: «Вся страна гудками паровозов, фабрик, заводов в глубоком трауре и т. д.» (о похоронах Ленина)[53]. Но в мистическом контексте повествования – это отзвук труб Страшного суда, призыв апокалипсической катастрофы:

И видел я семь Ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им было семь труб…

______________

И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить (Откр. 8: 2, 13).

Мобилизовав для чествования гудком знакомую каждому советскому человеку трибунную лексику: «…Я обращаюсь ко всем людям доброй воли… Это не должно повториться… Почтим минутой молчания…» – В. Е. к концу значительно сужает круг собеседников, обращаясь только к тем, «чье сердце открыто для поэзии и сострадания» (129). В поисках выхода и спасения от «Лобных мест» и «трубных голосов» герой движется от площади к заветному направлению Курского вокзала. Странный голос доносится там с небесных высот:

И нарушает эту тишину лишь сиплый женский бас, льющийся из ниоткуда.

«Внимание! В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится поезд до Петушков…» (129).

Петушки – путь к воскресению. «Ангельски» двуполый тембр голоса призван оттенить мистическое значение происходящего.

Веничка пытается найти пункты соприкосновения с жизнью и мыслями других людей, и от этого возникает новый персонаж – читатели (они же зрители). Обобщенную их характеристику можно вывести на основании книжного диалога.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимосич Соколов

Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное