Ты ее и подсказала. Помнишь, чему ты меня учила – книги, музыка, картины? Покинув труппу, я уже был знаком с Чайковским и Джанго Рейнхардтом, «Томом Джонсом, найденышем» и с «1984». Потом учился сам, находил новые сокровища. Теперь у меня есть Барток и Джанкарло Менотти, «Наука и здравомыслие» Коржибски и «Плинкский сад» Бейкер. Ты понимаешь, о чем я, милая? Новые сокровища, вещи, о которых я прежде не подозревал.
Не знаю, какое место в жизни кристаллов занимает искусство, но оно у них есть. Пока они молоды и развиваются, они пробуют силы в подражании. А когда совокупляются (если это можно так назвать), они создают нечто новое. Вместо подражания берут живое существо и клеточка за клеточкой перестраивают его согласно своему воображаемому идеалу.
Я покажу им новый идеал. Новое направление, в котором они прежде не мечтали.
Горти поднялся и подошел к двери. Опустил жалюзи и задвинул засов. Вернувшись к столу, из глубокого ящика с левой стороны вытащил тяжелую шкатулку красного дерева, открыл ее взятым у Людоеда ключом и достал несколько лотков с кристаллами. Горти с любопытством рассмотрел камешки под светом настольной лампы. Не обращая внимания на наклейки, он ссыпал кристаллы в кучку рядом с телом Зены и накрыл их ладонями. В трейлере, несмотря на лампу, было довольно темно, в закрытые шторами окна свет почти не проникал.
Горти наклонился и поцеловал гладкий холодный локоть.
– Никуда не уходи, – прошептал он. – Я скоро вернусь.
Потом склонил голову, закрыл глаза и ввел разум в темноту. Ощущение, что он находится в трейлере, рассеялось; отделившись от реальности, Горти превратился в путника, идущего сквозь лишенное света пространство.
На смену зрению пришел новый орган чувств, позволяющий осознавать присутствие Сущностей. На этот раз не было никакого ощущения «группы» – лишь одна… нет, три далекие пары. Все остальные – одиночки без связи друг с другом, без какого-либо обмена, каждый развивал свою собственную эзотерическую, замысловатую линию мыслей. Даже не мыслей, а чего-то, похожего на мысли. Горти остро почувствовал различия между существами. Одно излучало сгусток величественности, достоинства и покоя. Аура второго была подвижна, непоседлива. Третье таило в себе зыбкие пульсирующие серии побуждений, приводившие Горти в восторг, но недоступные пониманию.
Самое странное заключалось в том, что он, чужак, вовсе не был среди них чужим. Земным чужакам, впервые появляющимся в клубе, аудитории или бассейне, в некоторой степени дают понять, что они пока еще не стали своими. Горти же не чувствовал и тени подобного отторжения. Равно как и причастности. Он знал, что его присутствие заметили. А они знали, что за ними кто-то наблюдает. С ним никто не пытался вступить в контакт, – но никто не пытался и уклониться от контакта.
Ум внезапно озарила догадка. Людей заставляет двигаться и действовать единственный императив – выжить! Человеческий разум неспособен отталкиваться от какой-либо другой основы.
У кристаллов она была совершенно иной.
Горти почти постиг ее – однако не до конца. Такое же простое, как команда «выжить!», их побуждение стояло так далеко от всего, о чем он читал и слышал, что суть ускользала от понимания. А значит, в свою очередь, кристаллы должны воспринять его посыл как нетривиальный и увлекательный.
Поэтому он направил им призыв. Не словами – такое словами не выразить. То, что следовало сказать, вышло из него одним толчком, как готовая красочная картина. Она вместила в себя все, что дремало в его уме последние двадцать лет – книги и музыку, страхи, радости и недоразумения, все его побуждающие мотивы. Моментальная вспышка-сообщение долетела до всех кристаллов.
В сообщении говорилось о прекрасных белых зубах и музыкальном слухе Зены. О том времени, когда она выгнала Хадди, о нежности ее щеки и глубине мысли в ее взгляде. О ее теле с тысячами примеров из мира людей, подтверждающих его красоту. О выразительных переборах уменьшенной гитары, о роскошном голосе, о борьбе за спасение рода, от которого сама она была отлучена по воле кристаллов. Зена предстала в сообщении простодушной в своей наготе, плачущей, но скрывающей слезы за переливами смеха. Рассказ о том, как она жила, страдала и умерла.
В основе лежала человеческая природа, а как следствие – великий нравственный принцип: во‐первых, должен выжить род, затем – группа, и уж потом – отдельная особь.
Все добро и все зло, все моральные устои, весь прогресс – все сводилось к этим трем базовым императивам. Личное выживание в ущерб группе подвергало опасности весь род. Выживание группы за счет рода – чистой воды самоубийство. Таковы человеческие рамки добра и справедливости.
Отторгнутая девушка принесла себя в жертву в интересах внеземной расы, руководствуясь законами высокой нравственности. Возможно, «справедливость» и «милосердие» – понятия относительные, однако ясно, что ее смерть, вопреки тому, что она заслужила жизнь, – эстетически некрасива.
В этом – если воспользоваться неуклюжими, несовершенными словами – и заключалось мгновенное мысленное послание Горти.
Он ждал.