Венец безбрачия

— А можно вопрос? Что такое «истинная пара»? — поинтересовалась я, поджимая одеяло, как старенькая бабушка, которую очень хотят съесть. «Как волкам не веселиться, как грустить от разных бед — ведь в желудке поселился замечательный обед!»

— Истинная пара — это любовь с первого взгляда. Те, кто предназначен друг другу с рождения! Первые друг у друга и единственные! Вместе навсегда! — отозвался оборотень, проверяя шкаф и заглядывая под кровать, а потом бросая косой взгляд в мою сторону.

— Почему под кроватью чисто? Любовник все вытер, не так ли? — наседал Рудольф, не веря в мои хозяйственные способности. — Я тебя предупредил! Попробуй только изменить! Я с тебя шкуру спущу!

Порадовать его очевидным фактом, что я у него далеко не первая, или огорчить тем, что он у меня в данный момент не единственный? С этими мыслями я улеглась спать, опасливо поглядывая на гостя, который ходил по комнате и что-то рычал себе под нос.

Проснулась я ночью оттого, что кто-то воет, причем так громко и страшно, что у меня затряслись поджилки.

— У-у-у! — выл огромный волк, стоя среди комнаты и поднимая морду вверх. — У-у-у!

Ему подвывал соседский пекинес, писклявенько и с тявканьем, намекая на то, что однажды один чахлый-чахлый и мелкий-мелкий волк нашел не менее чахлую волчицу и стал его прародителем. Где-то недалеко завыли все соседские шавки от мала до велика. Хор кабыздохов, исполняющих лунную сонату, решил повторять на бис каждое завывание. За стенами раздался сонный голос: «Да что ж такое!» Пекинес чуть не выбыл из игры после встречи с хозяйкой и писклявой партией. Сквозь шторы просвечивала почти полная луна, тревожно прячась за облаками.

Если бы можно было засунуть подушку в уши, я бы с радостью это сделала, а вот если ее можно было бы засунуть кому-то в пасть без риска для жизни, то за мной бы не заржавело. Меня почти час утешала пословица «что-то в лесу сдохло», потому что вместо «что-то» я подставляла слово «волк».

— Она меня бросила… У-у-у! — выл оборотень, пока соседи тоже мечтали в него что-то бросить в качестве компенсации судьбы. Что-то увесистое и тяжелое. Нечто, что прекратит его страдания раз и навсегда.

— За что? У-у-у! — снова выл Рудольф, поднимая морду вверх. Соседи задавали примерно тот же вопрос, прикидывая, у кого есть лицензия на ношение огнестрельного оружия и на отстрел диких животных.

— Это несправедливо! У-у-у! — горестно завыл жених. Соседи соглашались, что справедливости в этом мире уже нет, мечтая отвлечь его от страданий пинками и затрещинами. Помочь, так сказать, в меру своих возможностей.

— Я ведь так любил ее! Я был с ней добрым и отзывчивым! У-у-у! — причитал Рудольф, подвывая и скорбно опуская морду в перерывах. Насчет добрым — не знаю, насчет любящим — сомневаюсь, а вот отзывчивый — это да! Я даже знаю, на какое слово нехорошее он скоро будет отзываться.

— Любимая! За что ты меня разлюбила! У-у-у! — выл оборотень, которого уже слегка недолюбливают по причине вполне понятной. На лестничной клетке слышались шаги. Это означало, что в доме началась игра «Опустеет без тебя стояк!» И сейчас в рамках первого тура все пытаются выяснить, кто завтра вместе с чемоданами будет подыскивать недвижимость по объявлению, хотя некоторые криками настойчиво предлагали решить жилищный вопрос именным памятником из гранита. Шаги приближались к моей двери. Надо было что-то делать! В дверь стали барабанить, выясняя, когда это я умудрилась завести себе домашнего любимца. В коридоре звонко подтявкивал пекинес, на которого все дружно шикали! На часах было пять утра.

Мне ничего не оставалось, как открыть дверь после криков «А давайте мы ее выломаем!», опустить голову и тяжело вздохнуть.

— Простите, пожалуйста, — созналась я, всем видом каясь. — Мне вчера собаку из приюта дали на передержку… Нашли пса, больной весь, несчастный… В новостях про него писали недавно… А у приюта денег нет и мест свободных тоже… Я, между прочим, всегда помогаю этому приюту, поэтому…

Все собачники подъезда посмотрели на меня с уважением.

— Он был таким несчастным… Его выбросила на улицу предыдущая хозяйка… Предала, можно сказать… И вот я взяла его на три дня в свою квартиру… — вздыхала я, глядя, как у хозяйки пекинеса на глаза навернулись слезы. Мои губы задрожали. — Понимаете, он никого к себе не подпускал… А меня подпустил… Я понимаю, что доставляю вам неудобства… Но поймите… Ему очень грустно и одиноко… Он очень несчастен… Его предал самый близкий и самый дорогой для него человек — хозяин…

— А как назвали? — спросила меня молодая хозяйка болонки, которая сидела у нее на руках и облизывала.

— Рудольф… Только на это имя и отзывается… Еще раз извините, — я снова опустила голову. Возмущения в большинстве своем прекратились. Подъезд четко разделился на любителей кошек, любителей собак и любителей спать по ночам. Собачники дружно лаяли, кошатники шипели, а любители «нормально поспать» были прижаты к стенке, к которой лучше не прижиматься. Некоторых из них удалось загнать в угол, в котором прятались чьи-то мусорные пакеты прошлогодней давности.