Венецианские тайны. История, мифы, легенды, призраки, загадки и диковины в семи ночных прогулках

Длина гондолы около 11 метров (при этом длина деревянного корпуса не должна превышать 10,835 метра); она покрашена черной краской в семь слоев, для лучшей гидроизоляции. Это правило было впервые установлено законом Республики от 8 октября 1562 года и неоднократно подтверждалось на протяжении следующих десятилетий, до 1633 года. До того времени гондолы богато украшали и ярко раскрашивали, но власти ввели единый обязательный цвет, чтобы остановить «ярмарку тщеславия» нобилей, стремившихся перещеголять друг друга в роскоши. Все это долгое время в Венеции насчитывалось по меньшей мере десять тысяч гондол, все – со съемной кабинкой, felze, ныне исчезнувшей. Само это слово происходит от felce – «папоротник», недвусмысленно указывая, из чего поначалу делали эти кабинки.

У гондолы плоское дно и несколько асимметричная форма (при ширине не больше чем 1 метр 42 сантиметра), чтобы уравновешивать тяжесть гондольера, который гребет единственным веслом, стоя с одного края лодочки. Каждая гондола собрана из примерно 280 деревянных деталей, причем в постройке используются вяз и его корни, разные сорта дуба, липа, лиственница, красное дерево, кедр, орех, вишня и ель. Изготовители гондол так и не перешли на метрическую систему. Основной единицей при построении гондол является passetto

(«шажок»), соответствующий примерно 1 метру 4 сантиметрам и делящийся на 3 венецианские фута или стопы (piedi), или 36 дюймов. Которые, в свою очередь, состоят из 12 линий.

Железный наконечник на носу приобрел свой нынешний вид в XVIII веке. Его шесть зубцов символизируют шесть сестьеров города. Седьмой, отогнутый в другую сторону, – это остров Джудекка. Еще к шести зубцам наконечника часто добавляются три полоски, чтобы не забывать об островах Мурано, Бурано и Торчелло. Верхней части наконечника, над зубцами, придана форма головного убора дожа – намекая на его власть и защиту. Нижняя часть наконечника, уходящая под днище гондолы, символизирует Каналь Гранде. Уключина, поддерживающая весло, иначе называется forcola («небольшие вилы»), и ею можно пользоваться восемью разными способами, в зависимости от того, в каком направлении должна двигаться гондола. Зримо подчеркивая отличие «гребли по-венециански» от других типов гребли, эта вилка-уключина высоко вознесена над бортом и обращена к носу гондолы. Она высечена из одного куска дерева – вишни, груши или ореха.

Среди интересных фактов, связанных с гондольерами, стоит отметить их категорическое нежелание в годы фашизма надевать на знаменитые регаты, в ходе которых они демонстрировали свою силу и ловкость, насаждаемые режимом черные рубашки. Вместо этого лучшие из венецианских гребцов стали тогда носить белые рубашки с голубыми полосками. Их часто носят до сих пор. Но, пожалуй, еще больше очарования и таинственности этой «сквере» придает то, что она хранит память об одном из самых примечательных венецианцев – Джакомо Казанове. С его жизнью связана легенда, выходящая за границы всякого вероятия…

Венецианец, победивший время

О Казанове прежде всего помнят как о великом соблазнителе; вспоминают также его невероятный побег из Пьомби (страшной тюрьмы, примыкающей к Палаццо Дукале). Но при этом часто забывается, что Казанова был также философом, поэтом, аббатом, адвокатом, романистом, публицистом, финансовым консультантом, масоном, авантюристом, либреттистом, путешественником, шпионом, комедиографом, скрипачом, оккультистом – и весь свой безбрежный жизненный опыт он изложил в своих собственных литературных сочинениях. И в «Истории моей жизни», в которую, впрочем, он подпустил немало легенд.

Он родился в Венеции 2 апреля 1725 года, от внебрачной связи актрисы Занетты (вне сцены – Джованна Фарусси) с графом Микеле Гримани, директором театра, в котором она выступала вместе с мужем. С самого раннего детства он почти постоянно жил у бабушки с материнской стороны, которая в нем души не чаяла.

Но в восьмилетнем возрасте в его жизни случился первый крутой поворот – в мистическом смысле. Пытаясь излечить мальчика от непонятной болезни, заставляющей его постоянно держать рот открытым (что это за болезнь, так и не ясно), бабушка повезла его к одной знахарке на Мурано. Как рассказывал он позже в своих мемуарах, «она открыла какой-то ящик, подхватила меня на руки, посадила внутрь и закрыла, приговаривая при этом, чтобы я не боялся». И с этого момента Казанова, не сохранивший никаких воспоминаний о предшествующих годах, отсчитывает свое «возрождение», магическое «крещение», «озарение», которое определит всю его будущность. Не случайно среди бесчисленных занятий Казановы нашлось место и для эзотерических практик, к которым он всегда относился с восхищением (хоть и не без доли скептицизма).