Веня (СИ)

И тут же попадает в широкое полуобъятие – полузахват, одной рукой.

Прижимает к сердцу.

- Ты откуда?

- С работы. А ты?

- С репы.

- Ну и как?

- Да хрен знает. А у тебя?

- «Аналогично, шеф».

- Пива выпить бы. Заскочим в магаз?

- Лады.

*

Леша болеет.

Третий день.

Температура у него за тридцать восемь.

Сопли рекой.

Горло с иголье ушко.

Он спит у себя на лице, когда слышит звонок.

В дверь.

В голову.

Может, нах?

Но мама открывает кому-то.

- Здрасьте.

Блядь.

- Здрасьте.

Чуть удивленно отвечает и повторяет она.

- А Леша дома?

- Да, только он болеет.

- Можно?

- Не знаю, он вроде спал, сейчас посмотрю.

- Леша, ты спишь? К тебе тут пришли. Ты как?

- Норм. Пусть на кухню проходит. Я щас.

- Хорошо.

- Тебя как звать-то?

- Веня.

- Веня, значит. Ладно. Проходи. Только у нас не очень прибрано. Да и не приготовлено. Этот не ест ничего. Дашка тоже. Чаю могу заварить.

- Да не надо. Я могу и сам что-нибудь приготовить.

- А ты умеешь?

- Немного.

- Ну не знаю. Вроде и не из чего, не была я еще в магазине.

- Да не берите в голову. Я не совсем с пустыми руками.

Веня Лешиной маме обескураживающе легко улыбается и быстро примеряется к шкафчикам, в миг просекая: где – что.

- Суп сварю? Куриный, как раз на такой случай, когда болеют.

- Ой, сомневаюсь, ты в него ничего не запихнешь.

Леша в этот момент гнусаво гыкает в ванной и отчаянно сморкается. Веня же, как-то по-детски подворачивая руку, молча чешет большим пальцем начало левой брови, опускает глаза и отворачивается. Берет нож.

Леша выходит и плюхается на стул. После умывания и чистки зубов. Ему как-то до нелепого стыдно за свой покоцанный вид, красные глаза, облупившийся нос, который еще и не особо работает.

А хочется, за хрена-то, нравиться ему. Даже в соплях.

Но лучше, конечно, без.

Веня, шеф-повар, мать его, все что-то ловко шинкует, режет, моет, снова шинкует, снова режет, жарит, варит.

Кашу из топора.

Леша ворует из миски уже наструганный желтый перец. Тот прохладно, сочно и неопределенно хрустит на зубах. Вкуса не разобрать и глотать противно.

Они так и молчат.

Один стучит ножом, другой челюстью.

- Ты как?

Спрашивает Веня, повернувшись как будто надолго.

- Хреново выглядишь.

Вот дерьмо.

- Да вроде все не так плохо.

Тихий настороженный медведь подходит к нему и кладет лапу, которая всегда была горячей, на лоб, а она – холодная.

Остыл?

Веня:

- Горячий.

Леша:

- Да не то слово.

Пух усмехается, склоняясь к этой двусмысленности.

- Не боишься заразиться-то?

- Поздно бояться.

Момент пиздецки портит Дашка.

- Че, бацилла, ожил?

Веня отворачивается, принимаясь что-то помешивать, как будто его тут нет. Или – их.

Леша показывает сестре старый добрый средний палец, и продолжает подпизживать цветные полоски.

- А ты кто вообще?

Обращается барышня к чужаку таким тоном – любой бы растерялся.

Но его с нахрапу не возьмешь и не растеряешь.

Парень пожимает плечами.

- Веня.

- Не густо.

Она заглядывает в кастрюлю. Принюхивается. Сменяет гнев на милость.

- Даша.

Выходит.

- Вот такая у меня сестренка.

- Вы похожи. Только она порешительнее.

- Че?

Батя просачивается на звуки, а главное, на запахи движухи. За ним – спасать от него – мать.

- О, супец, уважаю.

Протягивает ладонь.

- Владимир Сергеич. Счастливый папаша, так сказать.

- Веня.

- Накатим?

- Можно.

- Тань, можно?

- Да ну тебя, ты уже и так нас всех укатал.

- Так ведь за здоровье – грех не выпить. Тем более друг зашел к Леше, давно я такого не видел.

И она соглашается.

Подбирает тарелки, режет хлеб, суетит слегка…

Сын закрывает глаза пальцами, Дашка приносит кота, садится к маме, гость выключает газ, улыбается.

- Извини, - говорит Леша в комнате, - они все очень непосредственные.

- Да прикольные.

- Вот и познакомились, блин.

- Только что руки твоей все равно не попросишь. Переезжай так.

- Куда?

- К черту на рога, куда-куда. Ладно, спи пока, тебе надо спать больше. Пойду я.

*

И потом однажды – он поет ему.

Одну за другой.

Красивые грустные песни.

Тихонечко.

Когда они уже почти спят.

========== II. Потом. 1. Сонгало ==========

«мы будем жить в обшитом бусной сонгало»

Леша тушит окурок в банке из-под кофе, когда дверь открывается. Парень поворачивается на звук, вслушиваясь в родные прижитые шорохи, смотрит сквозь стену и сквозь стену видит: Веня со стертым усталостью лицом, притворяет дверь, запечатывая ее за собой, та встает, как любая стена – плотно, глухо, зашивая двоих в четырех углах.

Повороты замков.

Перезвоны ключей.

Шуршание куртки и обуви.

Сухой кашель.

Даже сквозь стены, или – особенно – сквозь стены, у Вени глаза – глаза человека, пораженного смертельной тоской. Мутные, покрасневшие, как будто незрячие, остывшие. Леша знает их наизусть. Шестнадцатичасовая смена изматывает парня до изнеможения. Всегда. Словно он переплыл густой океан, продираясь сквозь водоросли, а кисельные берега слишком мягки для того, чтобы выйти на сушу. И вот он Пух – железный человек, деревянный медведь, моток колючей проволоки – которого отягчает жизнь, возвращается ли он на самом деле хоть когда-нибудь? И куда он возвращается? Домой? Это дом? Для него?