Веня (СИ)

Лешина радость стала такой тяжелой, что вот-вот превратится в нерадость. Нерадость, что тот – вернулся. Пришел. Не прошел. Мимо. Вправо. Влево. Налево. Шаг в сторону. За который не расстрел, но легкость. Легкость осталась у них где-то в стороне. Как огнетушитель. За дверью. В казенном доме. В углу. Баллон, полный напряжения и густой пены.

В такие вечера Леша думает, что не будь он здесь, не жди он этого возвращения – Веня не пришел бы. Совсем. И, может быть тогда, его музыка, ревнивая злая музыка, не терпящая никакого счастья, покинувшая его, вернулась бы. Сколько уже он не брал гитару свою? Без которой прежде не мог. Год? Два? В последний раз он слышал его на свадьбе у Ани. В безумной толпе каких-то хипстеров и кришнаитов, они совсем тогда не выделялись, и Веня отжег, выдав чуть не полноценный концерт, он играл столько своей музыки, сколько не играл ни до, ни после. Она очень просила его. О подарке. И он – подарил. А потом – всё. Молчок. Волчок, которому подрезали связки. Ни лаять, ни выть. Веня все еще смеялся потом, но уже как-то реже. И не так беспечно. Этот редкий смех возвращал что-то в их жизнь, их самих возвращал – прежних. Слышать этот смех было все равно, что смотреть старые счастливые фотки. Быть залитым чистым светом.

И вот опять он пришел домой. И будет бесконечная ночь. Без любви. Без ласки. Тоскливая, как любая рутина. Так что вновь захочется разбудить его и просить: уходи.

Куда глаза глядят.

Сердце зовет.

Поезжай.

Катись.

Уябывай.

К черту.

Пока зовут.

А ведь его зовут. Звонят. Каждый месяц, как абонентскую плату снимают. Он уже не всегда берет, а если берет – прибедняется, шутит, что, мол, зачем я, сколько нас, да я уже как-то и не по этой части, исписался, испелся, да и было бы чего, да че там, ладно… с чем-то он в конце соглашался, со звонком, видимо, в следующем месяце…

Винит ли Веня его, Лешу? Во всем. В ничем.

Винит.

Не прямо. Косвенно. Так что ничего нельзя доказать.

Потому что у Леши нет своей воли, ему – не уехать. Отец заболел, мать вкалывает, чтобы Киру в Петрограде учить, если еще и он свалит… а что, собственно, будет-то?

Леша, надо гряды вскопать.

Леша, завтра садим картошку.

Леша, машинка сломалась, глянь, мастера вызвать не на что.

Леша, отец звонит, плохо ему, посмотри, что с ним, вызови скорую, мне не уйти с работы.

Леша, он все каналы опять сбил, верни, как было, когда будет время.

Леша, принесешь морковь, и еще варенья, ну ты сам лучше знаешь.

Леша, слушай, найди у кого-нибудь кота на неделю, у нас мышь завелась.

Леша, ты помнишь, что у матери день рожденья, ничего не надо, но приди, посидим.

Леша, надо обои в кухне поклеить.

Леша, на даче крыша течет, на втором этаже, потолок скоро обрушится.

Леша, на балконе окно болтается, я боюсь, что оно вывалится и кого-нибудь покалечит.

Нет, серьезно, что будет-то?

Семьсот верст до града Петра. И гори все огнем, а потом трава не расти. Сесть бы в вагон, сумку под сиденье, бурду в стакан и – всё. Мама, можно я тоже женюсь?

И вот жена его, муж его воротились в дом.

Входит в кухню. Прижимается к косяку.

- Ты поел?

Леша только головой кивает.

Веня улыбается мутной сухой улыбкой.

Он спит очень тихо. Тихий-тихий большой человек. Нежный медведь. Леша прислушивается, с боязнью, иногда ему кажется, что тот просто умер. Умер и все. Нету. Пуха. Нету. Орфея. Растаял. Эвридика, скитайся вечно.

Парень протягивает руку, хочет коснуться, и тут же отдергивает, как от оголенного провода, от кипятка – знает, что будет. И не знает – будет ли что-нибудь?

========== 2. Звонки ==========

«царь берез потерялся

в огнях и проспектах»

«больно не будет

обещаю

но ты передавай приветы

звони чаще»

*

Леша загибает лист, над которым сидел, в самолетик, пытаясь вспомнить, как это и вообще делается. Не выходит. Путает сгибы, досадует. Телефон звонит, парень снимает трубку.

- Привет.

Голос такой, что сразу делается не по себе.

- Привет.

- Привет.

- Привет.

Какой-то странный рефрен.

Молчат.

- Как ты живешь?

- Все также, а ты?

- По-новому.

Еще молчат.

- Леш, я что-то запутался.

Что ты сделал?

- Не знаю здесь никого почти. Деньги тают. И все такие. Они какие-то другие люди. Не знаю никого. Никого.

Парень напрягается интуитивно, чуя за этим рефреном пиздецкий подвох.

- Леш, понимаешь…

Да.

- Кто?

- Я на тебя разозлился очень, ты это как-то умеешь…

- Кто?

- Мы выпили лишнего. Блядь, все так тупо. Может, это потому что мы живем здесь все вместе, каждый день. Каждый гребаный день. Я не знаю, чем это кончится. Ничего не выходит.

- Зато, здесь, Грушин, прямо Мальдивы. Солнце светит и днем, и ночью, и море вымывает деньги на берег. Хватит мне лапшу на уши весить, кто, я тебя спрашиваю.

- Вика.

Какое облегчение, что баба, какое счастье. И какая тоска, что – в принципе.

- Что-то я не удивлен. Она красивая. И как это… тонкая и глубокая девочка? Может, ты и молодец. Такую развести еще надо постараться. Мне тебя поздравить следует или че?

- Леш…

- Знаешь, а я тут спал и видел, как ты мне позвонишь и что-нибудь в этом духе отмочишь. Ну ёбаный Нострадамус.

- Почему ты такой?

- Я? Такой? Какой, блядь?

- Всё.

Ублюдок.

*