Леша просыпается от звонка, матерится, сгибаясь пополам и поднимая с пола телефон, который вечером запустил в скольжение, как стопку по барной стойке в классическом вестерне.
- Привет.
- Привет.
Выдыхает парень.
- Спишь?
- Ну.
- Извини.
- Пф.
- Как жизнь?
- Зачетно. А у тебя?
- Квартиру буду продавать.
- Тоже дело. Когда освободить?
- Не знаю пока.
- Понятно.
- Ты как?
- Да все так же. А ты?
- Норм.
- У-у.
- Как-то все непросто, да?
- Да просто все, Грушин. Че ты звонишь-то?
- Хочу, чтобы все стало просто.
- А такое возможно? С твоими бабами, с тем, что я не видел тебя уже год, поди?
- Что ты придумываешь?
- Пошел ты на хер. И не звони мне больше. Пощелкай там, блядь, по экрану, сотри мой номер. Развлекись. И будь добр, не зови на свадьбу, если все же надумаешь. Хату освобожу, так что считай ее с этого дня свободной, себя – тоже, делай, что хочешь, от меня - отстань.
- Леш…
- Я те говорю – на хер пошел!
И сбрасывает, пока он еще – так – не позвал.
*
Леша скидывает шмотье в сумку, хлопает полупустым шкафом, счищает с полки, все быстро, резко, не давая себе времени задуматься или вспомнить. Затягивает замок, соединяя молнию, оставляет ключи на гвозде в коридоре, щелкает дверью, та захлопывается так, что если вернуться – только выламывать.
Идет, и по дороге вдруг решает зарулить в парикмахерскую, которую держат два гомика. Один из них, заламывая руки, спрашивает его:
- Чего бы вы хотели?
- Под ноль.
- Может, все-таки оставить здесь и здесь?
- Нет, спасибо, не надо мне ничего оставлять.
- Ну хорошо.
Чувак вглядывается в него, как в предмет, хмурится, достает эту их мантию, блядь, машинку, срезает все, подчистую. Волосы сыплются на пол. Башке сразу становится холодно. И легко.
- Сколько?
- 250.
- Ты до скольки работаешь?
Парень смотрит на него, выгибая брови. Все в зале смотрят на них, выгибая брови. Леша физически чувствует, как шевелятся чужие уши.
- До восьми, а что?
Спрашивает цирюльник тоном какой-то надменной, но заинтересованной кокотки.
Да ни хуя.
В восемь Леша подходит к парикмахерской, у которой «к» отвалилась, закуривает на ходу, сбрасывая звонки. Деву подбирает дружок, и они упиздывают куда-то, в закат, видимо, оживленно болтая. Что, в общем-то, хорошо. Для всех. Блядь, как же хорошо. Хорошо-то как. И Леша принимает очередной вызов, прикуривая сразу вторую от первой.
- Стой, не бросай трубку.
- Знаешь, а я как раз стою и думаю, бросить трубку. На асфальт.
- Приезжай.
- С хуя бы это? И к кому?
- Хватит уже!
- Че ты доебался?
- Не знаю.
- Сгорели мосты. Река, Грушин, все унесла.
- Я не умею жить без тебя.
- Учись.
- А ты, научился?
- Как раз в процессе.
- Нашел кого-нибудь?
- Да не то, чтобы, но свиданочка у меня сорвалась по ходу.
- Понятно.
- Нет, ты не понимаешь. Напиши песню, посвяти ее бабе своей. Купи ей цветов. А мне – перестань звонить. Че те, трудно? Живи своей жизнью. И я буду. Не боись и не льсти себе, я «в пролет не брошусь, и не выпью яду». Ахаха. Да и рожи твоей я уж год не видел, так что «лезвие твоего взгляда» меня не коснется и не заденет. Я в порядке. Серьезно. Не надо быть хорошим со мной. Хорошо? Избавь меня от себя. Не будем друзьями, я говорил уже, вечно ты меня через жопу слушал.
========== 3. Слабость ==========
«я заряжаю последней картечью несмелой рукой
пустые обоймы ветров
может
развеют предтечей над белой рекой
хоть несколько слов
знаю
что сам на прицеле
что ранен был в грудь
белоснежная простынь моя
неудержимая ртуть»
«целую в губы первого встречного
люби меня
встречный
любовью вечной»
«в темноте
на наши острые плечи
не ляжет рука
абы кого»
*
Леша лежит на кровати в своей старой комнате, мать так удивилась и обрадовалась, увидев его на пороге. А чему удивляться? Чему радоваться?
- Мам, я поживу у тебя с децл?
11:04 – и дальше бежит крошечная нервная стрелка.
Леша лежит, как рыцарь в гробу. Руки сложены на груди. Прикрывают дырой дыру. Ноют обе. Прохуячил вчера пилой по ладони, чуть мизинец не срезал, все кровью залил, и кто ее оттирал? На работе без руки – никуда, хуй работе. Самое время полежать, подумать. О жизни. «Что оказалась длинной».
11:28 – и чем дольше он так лежит, тем больше его засасывает в центр матраса, как в фильме из детства – вот-вот перемелет в пыль и разъебет по всей комнате кровавыми сгустками. И никаких проблем. Никаких сложностей.
В большой расцветают звуки – батя телик врубил. Леша сползает с койки и чешет к нему, тут же впаивается в диван, подбирая колени – дай-ка пульт сюда – переключает со шлака на шлак. Дневное телевидение. Дневное телевидение. Что ты знал до этого о печали?
Зависает на кадре, где женщина говорит мужчине – такой и должна быть любовь, плывущей по темному синему небу – а он – с козой, играющей на скрипке. Леша думает, что у Грушина вот как раз полный Шагал. Коза со скрипкой и белые ночи.
Рука ноет, отдает в сердце.
Конечно, он уехал.
Конечно, он никогда не вернется.
Зачем ему быть здесь?
Здесь можно только гнить.
Не умеет он. А я так, блядь, умею.
Вытягивает телефон из кармана. Вертит в левой руке. Нажимает код. Попадает в меню. Нажимает вызов. Гудки идут.
С ними сердце стартует.
- Привет.