Верь, бойся, проси…

Но потом, поняв бесполезность этого процесса, Лафет предлагает несокрушимый вариант: «Майя Львовна, что вы летом да про мороз? А хотите мороженое?».

— Я скоро тебя бояться начну, — с видом уверенной в себе и, конечно, в мыслях не держащей страха перед кем-либо отвечала дама, — ты мои мысли читаешь, наверное, я пробуждаю в тебе способности провидца.

— Да, я такой, — приосанивался «провидец», правда, уверенности особой в его голосе не чувствовалось. В такие моменты Майка как-то особенно весело посматривала на пленного и верного в одной ёмкости, потом изображала мучительное раздумье, бормоча не много ли мужских преимуществ перед слабыми женщинами у них, у мужиков этих. Вот так и развивается мужской шовинизм. А не сходить ли по этому случаю покататься на колесе «оборзения», не половить ли там адреналинчика?

Лафет, а это именно он прозвал так здоровенное колесо, враз тускнел, начинал лихорадочно соображать, как бы отвлечь, направить в полезное русло активность подруги, а не болтаться там, на высоте, где скрипят все сочленения конструкции, свистит ветер, раскачивая ненадёжную железную коробку.

Она, коробка эта, вдобавок не запиралась, так, цепочка хилая накидывалась психологическим барьером на проход. А Майке хоть бы что, восторгов, воплей искренних полно, а то, что Лафет сидит зелёный, судорожно схватившийся за крашеные лавки, она вроде и не замечает. А то ещё раскачивать начнёт люльку эту взад-вперёд, туда-сюда, и заливается смехом, ей в удовольствие это, видишь ли! Необыкновенная девушка!

В итоге, один раз прокатившись с ней на этом безобразии и отдышавшись до нормального пульса, Лёнька зарёкся даже приближаться к этому изобретению иродов ненормальных. Фрезу от смеха аж икота разобрала, пришлось соком отпаивать, а между тем Лафет о ней печётся, он где-то читал, что у девушек в этом возрасте притуплено чувство опасности. И вестибулярный аппарат ещё не совершенен, да и конструкция ненадёжная, а уж народу-то сколько пострадало на этих аттракционах, и не сосчитать!

В конце концов, он берёт на себя смелость заявить о необходимости запрета на посещение этого сомнительного мероприятия. Упоминание о смелости заявить обычно вызывало приподнимание брови, но, выслушав, что это беспокойство за неё, бровь возвращалась в благосклонное обратно. Он же не о себе думает, он за неё волнуется, вот!

Всё это он делает только для блага неразумных девчонок, кои не понимают важности техники безопасности и сохранения без переломов всех конечностей этого организма, у которого с головой не всё в порядке!

Дама при упоминании неразумной головы, как правило, остановливала смех и опять приподнимала бровь. Нет, нет, Лёнька имел в виду девушек вообще, а у Майки голова светлая, волосы красивые, пушистые такие, тёмные, а ресницы… закачаешься! Ну, разве что иногда маленький сбой произойдёт, так он и у компьютеров бывает, а мы-то люди, чего с нас взять?

Нет, нет, сбой в головах он имеет в виду у других девушек, Майка-то тут причём?

Это у тех сбой, кто на колесе катаются почём зря, но мы другое дело, мы люди умные, нам колесо и даром не интересно. Верно ведь? А мороженое самое вкусное вот здесь, уже пришли, сейчас он угостит её самым вкусным коктейлем и, кстати, анекдот свежий вспомнил, умора!

В квартире-трёшке, в которой проживал Дуче с матерью, Майке выделили самую маленькую комнату, но она была рада и этой. Быстро создала уютную обстановку: столик с ноутбуком, пара стульев, прикроватная тумбочка, шкаф под одежду, на стене круглое зеркало.

Поэтому Лафет, когда на правах друга заходил к ним как бы в гости, торчал в комнате Дуче — она размером попросторней будет. А тот относился с пониманием к этим визитам, бросал все дела и развлекал кавалера сестры, будь она трижды здорова! Поэтому атмосфера, как и подобает в обители юной девушки, была морально устойчивой, особенно в присутствии его матери. Фреза, скромно поздоровавшись, пряталась у себя. Но стоило матери уйти куда-либо, обстановка становилась свободней, комнатные двери открывались, Майка выпархивала в домашнем халатике, вводя гостя в ступор, деловито сновала то в кухню, то на лоджию, да мало ли женских дел по дому?

Это у мужиков, пока их пинком не направишь в нужном направлении, всё хорошо, а уж телевизор с интернетом засосал их вместе с ботами, понимаешь! Вот мужиков нормальных и не осталось, повывелись все. Боты одни и остались. Лафет покрывался по́том от осознания своей ничтожности, стыдясь принадлежности к столь позорному виду Homo sapiens, порывался вскочить, помочь, просил у феи прекрасной дать ему хоть какую разнарядку на любое дело, чтобы частично облегчить и искупить.

Дуче, сидя за своим столом и обладая более мощным, как родственник, иммунитетом к выходкам и вообще ко всему, исходящему от этой фройляйн, не нуждался в индульгенции, наоборот излучал иронию и скепсис.