Верность.

Лёшка не реагировал. Состояние было просто... Херак! — и земля из-под ног. По-другому не скажешь. Когда швыряет в режиме «голова-жопа, голова-жопа» и не поймёшь где верх, где низ и как это остановить. Как в тот раз в Чечне, когда мало того, что основной парашют не раскрылся, так ещё и в стропах закрутило. Под огнём. Хрен его знает, как тогда вывернул, не помнил. На голых инстинктах. И только потом, когда самая жара подзатихла и появилась минутка, чтобы вздохнуть, дошло, что до сих пор живой.

А вот сейчас даже инстинкты молчали. Вообще по нулям. Нокаут.

— Ну чё ты сидишь? — понизив голос подался в его сторону Макс. — Иди-и-и... Пока она одна там. Пока я тебя за шкиряку туда не оттащил, нах...

— Макс... Отвали, ладно? — непроизвольно сжав кулак, огрызнулся Лёшка. — Пока я тебя сам не отвалил.

Макс разочарованно засопел и откинулся на спинку стула.

— Дурак ты, Лёх. Жалеть ведь потом будешь.

— Не буду.

— Угу... Канешн... Расскажи мне, ага...

Зудел прям по нервам. Раздражал. Нарывался.

Из гостевой комнаты, приглушённый просторным холлом, доносился Людмилкин голос. И тоже — то ли бальзамом на душу ложился, то ли резал по живому — хрен поймёшь.

С-сука, да как же это...

А как она ловко по-немецки-то... И пацан такой здоровый уже! Алекс... Интересно, это Сашка или Лёшка? ... Хотя какая к херам разница, если, к бабке не ходи, — Денисович.

Твою мать... Как это, вообще?.. Какого хрена? Разве такое возможно?..

— Не, ну ты просто скажи хотя бы, — не выдержав, снова склонился к столу Макс, — чего ты вымораживаешься? Из-за Олеськи что ли? Ты дебил, Лёх? Это при всём моём к ней уважении, сам понимаешь. Или ты... — И резко замолчал, потому что в комнату забежала Лиза. Она собралась было пробираться к отцу, но Макс перевстрял её, поманил пальцем: — Лизунь, иди, что скажу по секрету...

Вот шнырь. К такой хитрой роже, наверное, и Лёшка бы пошёл, не удержался бы.

— Иди, скажи тёте Лене,  что дядя Макс велел подарить тебе зайчика... — заговорщически шепнул Макс, и Лизку тут же как ветром сдуло.

Лёшка усмехнулся:

— Тебе жить надоело? Или зайчик действительно есть?

— Не знаю, — отмахнулся Макс. — Ленка что-нибудь придумает. Пошли, лучше, покурим. Похоже, нам обоим проветриться надо.

В холле Людкин голос звучал громче, она действительно была в гостевой комнате. Одна, без света... Но Лёшка упрямо зацепил с вешалки куртку и, проигнорировав насмешливый взгляд Макса, вышел в тамбур.

Стояли на веранде, молчали, тупо глядя на сугробы перед крыльцом. Было ощущение, что надо срочно что-то делать... Но хрен его знает что.

— А вообще пиздец, конечно... — наконец задумчиво протянул Макс. — Ебануться можно. Я так и не понял, это получается, она реально просто сбежала тогда?

Лёшка молчал. Не могла она сбежать. Не клеится. Макс усмехнулся:

— Погоди, это что ж, получается, значит, и Медков сейчас может где-нибудь за бугром загорать? А может, он и есть этот её Николос? — Затянулся, помолчал, выпуская дым через нос. — Только нахера бы он ей, да? Чёт хренатень какая-то.

Хренатень — не то слово. И не сбегала она, Лёшка это нутром чувствовал. Как и все эти годы — что она жива. Что-то тут не то — в самой Людмилке, в том, как она сейчас держится. Улыбается, про свою кучерявую немецкую житуху рассказывает, а сама напряжена до предела. Как будто боится чего-то. Чего? Может, как раз-таки расспросов? Но это странно, сама ведь приехала, никто не заставлял. Другое дело, что ехала-то она к Ленке, а там и разговоры другие бы были...

Чёрт... Башка пустая. Ещё и Макс зудит, горячку порет. Не даёт сориентироваться...

— Получается, пока ты тут ебашил все эти годы, искал её как параноик, все эти газеты-шмазеты, объявления и прочая детективщина, она действительно тупо пряталась? Нахера? Обиделась что ли на что-то? — пожал плечами Макс. — Может, Батя ребёнка не хотел, а она психанула и свалила?

— Нет.

— Почему?

— Потому что письмо. Что она, выбрала Машкова, а потом сама же от него и сбежала?

— Я тебя умоляю! Письмо, ага. Особенно под соусом ваших фоточек... А вот, кстати, как вариант! Вот прикинь, она говорит ему, что беременна, а потом он находит грёбанные фотки... Не те, что у тебя, а до этого...

— Бред.

— Угу, это ты его просто не знал так, как я. У меня, вон, с того бреда до сих пор носовая перегородка искривлённая и зуб шатается, хотя я вообще, как говорится, просто мимо проходил и под раздачу пиздюлей попал, да? Так вот, спалив фотки, он запросто мог не поверить, что ребёнок его и настаивать на аборте, например. Он же собственник тот ещё был. Да и упёртый, как... бетон. И Людка, кстати, такая же! — Сделал последнюю затяжку, затушил окурок. — Вот и всё. Коса и камень, как говорится. А письмо — это же он уже потом прочёл, а по идее-то не должен был даже узнать о нём.

— Нет, — упрямо мотнул головой Лёшка. — Если бы она ушла, то к матери, ну максимум, к бабке в Разгуляевку. Ей больше просто некуда было.