Верность.

— Некуда, это если скинуть со счетов Медкова. Он, конечно, до мозга костей свой пацан был, но ты вообще помнишь то время? Пиздец. С ног на голову всё. Столько крыс повсплывало... Даже из самого близкого окружения.

Лёшка молчал. Сложно судить о том, чего не знаешь. О тех людях, об их отношениях. Но, положа руку на сердце, и как бы ни хотелось думать о том, что Машков был Людкиной ошибкой и сволочью, способной принуждать её к аборту... Но нет. Он не был таким. И когда заявился к нему, к Лёшке, на хату, в надежде найти там Люду, он действительно был на грани отчаяния. Это читалось в его глазах. И ещё больше проявилось после того, как он, в то время как Макс, сука, заламывал Лёшке руки, а этот их, второй, — Степан, шарился по квартире в поисках следов Людкиного пребывания, нагло взял со стола пришедшее этим утром письмо. Прочёл. И совсем потерялся. И именно в тот момент Лёшка и понял — Машков надеялся на то, что она сбежала к нему, к Лёхе, но письмо переубедило его.

Макс, приняв долгое молчание Лёшки за упрямство, пожал плечами:

— Ну а что тогда? Похищение? Но Степан бывший следак, вообще-то. Он же тогда их конспиративную хату пролез от и до, и однозначно сказал, что никаких следов борьбы. Всё выглядело так, словно Людка просто собралась и, не дожидаясь его, ушла в неизвестном направлении. С вещами, деньгами и документами. И именно в то же время пропал Медков... А ты говоришь, ехать ей больше некуда!

— Угу... А ты не думал, что этот твой Степан, тоже вполне мог оказаться крысой и просто вести по ложному следу? А Батя бы твой, этот, шмонался в поисках Людмилки по всем своим явкам и Степашку бы за собой таскал. Всё гениальное просто, Макс. Машков сам слил бы всё, что только можно, потому что... — Лёшка замолчал. Какого хрена? Столько времени прошло, а признавать это по-прежнему тяжело... Вздохнул, чувствуя как колется, до сих пор колется ревность. — Потому что он её реально любил, Макс. Он без неё не мог. — Снова замолчал. Вспомнил, как это мучительное, обжигающее понимание того, что грёбанный старпёр не играл с Людкой в папика, а действительно любил её, подарило тогда ему, Лёшке, самую огромную за всю жизнь надежду: «Уж этот-то точно найдёт и вытащит её из любой беды!» И Лёшка готов был отдать что угодно, хоть свою жизнь, за то, чтобы у старпёра выгорело, чтобы защитил её и сделал счастливой. Но и недели не прошло, как надежда рухнула. Взорвалась вместе с лифтом и самим Машковым. — И, между прочим, Макс, то, что вы приехали тогда ко мне, уже говорит о том, что схема была рабочая. Машков повёлся, это факт. И если бы не письмо, крысы, может, и до Ленки бы добрались.

Макс пожал плечами:

— Ну... Вообще-то Степан Бате жизнью своей матери обязан был. Он не мог предать.

— Не знаю, Макс. Я просто предположил. И согласись, что моя версия не многим более бредовая чем твоя, м? Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

Макс покряхтел, задумчиво сгрёб с перилы снежную шапку.

— Ну вообще, ты прав. Такой идиотизм, это не про неё. Но тогда что?

— Не знаю. Что-то очень мутное.

— Короче,  — Макс оторвался от перил, обтряхнул куртку, — я сейчас пойду и спрошу у неё, вот и всё.

— Нет, Макс. Не пойдёшь и не спросишь.

— Да, Лёх, да. Пойду и спрошу! Потому что сами мы точно не догадаемся.

— Нет, Макс! — твёрдо обрубил Лёшка. — Если она захочет, сама расскажет. Не лезь к ней в душу. Понял? — тоже оторвался от перил, встал у Макса на пути. — Услышал меня?

— Блядь, Лёх... Ты меня извини, конечно, но если бы я мял яйца, как ты, я бы ни на Гонконг с горючкой не вышел, ни на Эмираты с куриным говном. Так что ты пока постой тут, поизображай из себя психолога, а я пойду, и всё разузнаю...

Одно короткое, сильное движение — и шея Макса уже придавлена Лёшкиным локтем к стене, а свободная рука крепко держит его за химо.

— Ты кого, блядь, с куриным говном сравниваешь, делец херов?! Думаешь, всё так просто? Ты что, глаза её не видишь? Не сможет она сейчас говорить об этом! Обстановка не та! Не время! Так что засунь свой энтузиазм... Хотя бы на сегодня. Понял?

Макс поднял открытые ладони к груди, хохотнул:

— Воу, воу... Ты ещё по морде мне дай, Рэмбо! Из-за бабы, ага.

И Лёшка врезал. Не в полную, конечно, хотя имел на это полное право, но ощутимо. Ещё почти минуту буравил его взглядом, молча, но доходчиво донося  свою мысль, и только потом отпустил.

— Ладно, понял, — прикладывая к скуле горсть снега, согласился Макс. — Квиты что ли?

Помнил, зараза, как и сам зарядил однажды Лёшке за Ленку. Тоже — психанул тогда. Лёшка вместо ответа пихнул его в плечо. Всё. Инцидент исчерпан.

— Мы с Лизкой сейчас домой рванём, а ты постарайся уговорить Людку остаться у вас с ночёвкой. К утру подморозит, тогда пусть и едет, не увязнет. Да и по светлому.

— Ну допустим. Разумно. Вот только ты-то с хрена ли уезжать собрался? Лизка настроилась на ночёвку уже, Дашка моя даже кровать свою ей готова уступить, на верхней полке, между прочим! Они два дня этого ждали.

— Ничего, в другой раз.