Верность.

Люда не успела ответить, зазвонил её телефон. Она глянула на экран, испуганно замерла на мгновенье и всё-таки ответила по-немецки. Что-то типа «Хало, Николос», а дальше — чёрт ногу сломит. Говорила бегло, но тихо, словно стеснялась Лёшку. Он же сосредоточенно смотрел на дорогу, всем видом показывая, что ему нет дела до их разговора, и думал о том, что в принципе, можно было бы остановиться, выйти из тачки, чтобы дать им поговорить спокойно, но... С какой стати? Он и так ни хрена не понимал, кроме того, что в ответ на её чуть виноватый, оправдывающийся тон из трубки раздавался лающий рёв. Уважаемый хер Трайбер орал на Люду так, что она иногда по целой минуте не могла вставить ни слова в ответ, а потом снова пыталась что-то объяснить, отворачиваясь к окну, и ещё сильнее, почти до шёпота, понижая голос. Потом муж, по всей видимости, бросил трубку на половине её слова, а Люда так и осталась сидеть, неудобно отвернувшись к окну. И Лёшка готов был поклясться, что она пытается сдержать слёзы.

— Люд... Всё нормально? Ээй... — протянул руку, осторожно отвёл от её лица волосы, заправил за ухо. — Лю-ю-юд...

Она едва заметно повела головой, то ли пытаясь увернуться, то ли наоборот, последовать за его лаской, и, на её безвольно упавших на колени руках, Лёшка увидел стремительно проступающие мурашки.

Глава 17

Может, если бы Ник дозвонился до меня часом-двумя раньше, это было бы не так остро. Он не успел бы накрутить себя тем, что ни я, ни Алекс не выходим на связь, и, возможно, даже спокойнее воспринял бы новость о том, мы до сих пор так и не выехали домой, да и не поедем сегодня... Выслушал бы мои доводы, недовольно поворчал, в который раз акцентируя на том, что он-то сразу сказал — надо было лететь самолётом!  Ну, в общем, приятного тоже было бы мало, но всё-таки гораздо спокойнее для обоих. А так...

Хотя его можно понять, чего уж там. Да и мне не впервой выслушивать его яростные обвинения во всех смертных грехах. Вот только если раньше он всегда говорил о русских вообще, то сейчас — конкретно обо мне.

«Неблагодарная!» — бросил это хлёстко, как пощёчину пошедшей вразнос  дурочке, и оборвал разговор на половине моего слова.

И, надо сказать, отрезвляет... Тонко и пронзительно, как порез лезвием — сначала даже не понимаешь, что произошло, просто растерянно смотришь, как безобидная с виду царапина наполняется кровью, и только потом уже бинты, пластыри, йод... Но что толку? Порез уже есть — ноет, кровит. Напоминает, что лезвия — не игрушка для приличных фрау.

— Люд... Всё нормально? Ээй... — Лёшка вдруг коснулся моих волос и, осторожно отведя прядь от лица, заправил её за ухо. — Лю-ю-юд... — Так ласково, что хоть скули от отчаяния.

Не надо, Лёш, не на-а-адо...

Повела головой, нехотя ускользая от его нежности, а он накрыл вдруг мою ладонь своею, вплёлся в неё пальцами...

— Люд...

Испуганно забилась:

— Не надо, Лёш! — вырвала руку и, суетливо дёрнув рукава свитера от локтя вниз, натянула их на кулаки. Сцепила руки на груди.

Лёшка, побуравил меня взглядом, а потом стиснул зубы и уставился на дорогу. Повисло напряжённое молчание. Да, возвращение с небес на землю оказалось жёстким. Но, кажется, своевременным.

— Я что подумала, — минут пять спустя, попыталась я скрасить неловкость, — ну приедем мы сейчас на кладбище, и что? Где там искать-то?

— Я знаю где.

— Откуда?

— Просто знаю.

Снова молчание. Лёшка  кидал взгляды по зеркалам и задумчиво щурясь, покусывал губу. Я всё так же пряталась за сцепленными на груди руками, и мне было безумно жаль, что мы с ним опять разумные взрослые из разных миров. Но в то же время я была очень благодарна ему за понимание и такт.

— Вообще, ужасная смерть, конечно, — снова наткнулась я на ускользнувшую, было, мысль. — Сгореть заживо, это... Врагу не пожелаешь таких мучений.

Лёшка глянул на меня, удивлённо дёрнул бровью:

— Откуда такая информация?

— Да не важно. Просто знаю.

— М... — хмыкнул он. — Ну вообще, они не сгорели, а угорели, и это огромная разница. Видно слишком рано закрыли на ночь заслонку, легли и больше не проснулись. Без мучений.

— Но... — я растерялась. Не думала, что это может быть так сложно — мгновенно перестроиться с одной «достоверной» информации на другую. — Но бабушка всю жизнь в деревне, всю жизнь с этой печкой! Она не могла забыть про заслонку!

Лёшка вздохнул, мотнул головой.

— Люд, Нина Филипповна умерла в сентябре девяносто пятого. Через три дня после твоего дня рождения. Оказалось, что она всё лето ждала тебя к себе, а твоя мама кормила её байками, что тебе некогда, что работа, дела... И, в конце концов, Нина Филипповна просто приехала сама... А тут объявления о розыске на каждом столбе, не говоря уж о соседях по общаге, которые вообще открытым текстом соболезнуют гибели внучки. Ну и гипертонический криз, три дня в постели, обширный инсульт, и всё.  А мама, с дитём и мужем — уже после, в декабре девяносто шестого. — Помолчал. — Мне жаль, Люд.