Когда она просыпается, свет ослепляет так, что она инстинктивно закрывает глаза. Ресница за ресницей она разлепляет веки снова, понимая, это не яркие лучи средиземноморского солнца, как она надеялась, а слепящая белизна обстановки вокруг, пронзительный верхний искусственный свет. Она в больнице.
Она тянется к своему лицу, смутно припоминая теплую влагу, которую там ощущала. Была ли это кровь? Вместо плавных изгибов скул и изящного патрицианского носа она чувствует грубые шрамы, глубокие раны и слои бинтов, она кричит.
Монахини в рясах вбегают в ее палату, и Диана понимает, что это церковная больница.
— Ну, ну, дорогая. Скоро приедут ваши родные. — Монахиня с одутловатым лицом похлопывает ее по руке.
Диана может думать только об М. Он будет переживать, почему она не приехала.
— Можно мне телефон, пожалуйста? Мне нужно позвонить, — говорит она или пытается сказать. Кажется, разборчиво получилось сказать лишь одно слово — «телефон».
— Тише, дорогая, — отвечает добрая монахиня, и снова похлопывает Диану по плечу. — Вам нельзя волноваться. Уверена, ваша семья позаботится о вас. Вам надо отдохнуть после этой ужасной аварии.
Диана протестует, но быстро выдыхается и на нее снова опускается тьма. Так проходит день, то есть она думает, что это один очень сумрачный день с краткими проблесками, когда она приходит в сознание и видит попеременно Мулю, Пулю, Дебо, Тома и Нэнси. Но не М. Никогда М.
И затем внезапно она совершенно приходит в себя. Резко садится на кровати, замечает дремлющего рядом в кресле отца.
— Пуля, — шепчет она неожиданно беззащитному, скрюченному старику. — Пуля! Что случилось?
Он распахивает глаза, улыбается: — Рад, что ты вернулась, дорогая.
— Где же я была? — спрашивает она полушутя. Она пытается улыбнуться, но от усилия по ее лицу разливается боль. Она оставляет эту попытку.
— С чего начать рассказ? — спрашивает он, тоже шутливо, потирая глаза и прогоняя сон. — Попробую так: все началось с ужасной автокатастрофы. Понадобились две операции, чтобы восстановить твое прекрасное лицо. И благодаря поддержке и щедрости лорда Мойна…
Какое, черт возьми, отношение лорд Мойн имеет к ее лечению?
Она перебивает: — Отец Брайана?
— Да, он бросил все силы, чтобы собрать Шалтая-Болтая обратно, и настоял, чтобы за это взялся лучший хирург в Лондоне, доктор из Новой Зеландии Говард Джиллис. И слава богу, что он так встревожился: теперь врачи говорят, что ты выйдешь из этой больницы такой же красавицей, как и до аварии. Вряд ли это удалось бы, если бы остались грубые широкие швы.
Она вздыхает с облегчением. — Я в неоплатном долгу перед ним.
Пуля кивает, и новые вопросы начинают роиться в ее голове. Он сказал, что она перенесла две операции? Она не помнит ни одной из них, ей кажется, что она попала в больницу вчера вечером. Или, возможно, день или два назад.
— Давно я здесь? — спрашивает она.
— Дней десять. Нет, — он задумывается, — одиннадцать, если считать день, когда тебя привезли.
— Одиннадцать дней? — Она в шоке.
— Да. Если ты беспокоишься о Джонатане и Десмонде, не переживай, пожалуйста. Они у Брайана, разумеется, с няней, и мы с Мулей навещаем их. Мы не хотели, чтобы они видели тебя в таком состоянии, поэтому не приводили их сюда.
Она любит своих мальчиков, но уверена, что Брайан и няня отлично заботятся о Джонатане и Десмонде. Нет, не из-за них она встревожена:
— А что с М?
Отец напрягается. Он никогда даже не пытался скрывать свою неприязнь к М, он не может простить Мосли, что тот разрушил брак Дианы.
— Так что о нем слышно? Он, наверное, ужасно волнуется. Где он?
Отец колеблется и отводит взгляд, наконец отвечает нехотя:
— Диана, я не знаю. Он не появлялся в больнице. — Почему? Он знает, что произошло?
— Да. В ту ночь, когда ты не приехала к нему, он позвонил нам с мамой, а когда мы не ответили — Нэнси. Он узнал обо всем от нас. Но, кажется, он планировал отвезти детей в Италию и решил не менять планов.
Ее начинает подташнивать. М уехал в Италию со своей невесткой, когда она была без сознания, когда ей делали операции? Она старается глубже дышать, чтобы успокоиться.
— Ты нормально себя чувствуешь? — спрашивает Пуля.
— Да, — тихо отвечает она, сгорая от стыда, что это унижение приходится переживать на глазах отца. Хорошо еще, что не Нэнси ей об этом рассказала.
Чтобы сменить тему, она спрашивает: — Сколько меня продержат в больнице? — Кажется, доктор сказал, около месяца.
— Месяца? — Она ошеломлена. Она считает в уме, и срок лечения не укладывается у нее в голове. Вот-вот начнется вторая неделя отпуска М, она должна быть с ним там, чтобы обойти Баба — раз и навсегда. Если Диана в ближайшее же время не доберется до Италии, та решит, что окончательно вытеснила соперницу. Диана этого не допустит. И ее переживания из-за бесчувственности М сейчас не важны, слишком многим она пожертвовала ради него, ради их общего будущего, чтобы пренебречь этим всем из-за его минутного эгоизма. Диана выиграет эту битву.