Вернувшиеся

У л а ф.   А вот я, дядечка, может, еще на бизонов поохочусь.

Т ё н н е с е н.   Вздор! Такой трус, как ты…

У л а ф.   А вот подожди до завтра, и кое-что узнаешь!

Т ё н н е с е н.   Балбес!

Уходит в сад. Улаф снова убегает в комнату и прикрывает дверь, заметив   п о в е р е н н о г о   К р а п а,   который входит справа.

К р а п   (подходит к двери кабинета консула и приоткрывает ее). Простите, это снова я, господин консул, но надвигается сильнейший шторм.

(Ждет и, не получив ответа, продолжает.) «Индиан гёрл» все равно снимется с якоря?

Выдержав паузу, Берник отвечает из глубины комнаты.

Б е р н и к.   Все равно.

Поверенный Крап закрывает дверь и уходит направо.

Действие четвертое

Зала в доме консула Берника. Рабочий стол вынесен. Ранний вечер, но из-за шторма и непогоды уже сумерки, и темнота продолжает сгущаться по ходу действия.

С л у г а   зажигает люстру,   д в е   с л у ж а н к и   вносят горшки, корзины и вазы с цветами, лампы, свечи и расставляют их по столам и подставкам для цветов вдоль стен.   Р у м м е л ь   во фраке, перчатках и с белым шейным платком отдает распоряжения, стоя посреди комнаты.

Р у м м е л ь   (слуге). Свечи зажигай через одну, Якоб. Не надо сразу полной торжественности, пусть она станет сюрпризом. Так что и цветы… Хотя нет, пусть стоят. Как будто бы здесь всегда столько цветов.

Б е р н и к   выходит из своего кабинета.

Б е р н и к   (в дверях). Это что такое?

Р у м м е л ь.   О, ты пришел? (Слугам.) Ступайте пока.

Слуги уходят в дальнюю левую дверь.

Б е р н и к   (подойдя ближе). Руммель, что все это значит?

Р у м м е л ь.   Это значит, что настал час твоей славы. Город устраивает сегодня шествие в честь первого из своих горожан.

Б е р н и к.   Что ты такое говоришь?!

Р у м м е л ь.   Шествие с музыкой. Мы хотели еще и с факелами, да побоялись в такую погоду. Но иллюминация будет. А уж в газетах это потом расхвалят лучше некуда!

Б е р н и к.   Руммель, послушай – даже не думай об этом!

Р у м м е л ь.   Да уж поздно – через полчаса шествие будет здесь.

Б е р н и к.   А почему ты не сказал мне раньше?

Р у м м е л ь.   Так аккурат потому. Боялся, что ты станешь чинить препоны. Зато я сговорился с твоей супругой, она позволила мне кое-что подготовить, а сама обещала подать закуски и напитки.

Б е р н и к   (прислушивается). Что это? Мне показалось, поют – они уже на подходе?

Р у м м е л ь   (у двери в сад). Поют? Нет, это всего лишь американцы. «Индиан гёрл» выводят к плавучему причалу.

Б е р н и к.   Уже выводят?! Ох… Нет, Руммель, сегодня я ничего такого не могу, я болен.

Р у м м е л ь.   Да, вид у тебя неважнецкий. Черт! Ты уж соберись, что ли, возьми себя в руки! Мы с Санстадом и Вигеланном в лепешку расшиблись, чтобы устроить шествие. Нам надо задавить противника тем, что нас будут громко и широко поддерживать. В городе плодятся слухи, скупку земель дольше в тайне не сохранить. Ты непременно должен прямо сегодня, под здравицы, песни и звон бокалов, короче, на высокой волне праздничного настроения поведать им, на какой риск ты пошел ради благоденствия общества. На этой высокой волне праздничного настроения, как я его назвал, у нас тут можно провернуть порядком разных дел. Но такую волну надо сперва поднять, иначе не сработает.

Б е р н и к.   Да, да, да.

Р у м м е л ь.   Особенно когда предстоит обнародовать такое деликатное и щекотливое обстоятельство. Слава богу, у тебя, Берник, безупречная репутация, тебе сам черт не брат. Но послушай меня, нам надо уговориться. Студент Тённесен написал песню, которая изящно и незамысловато начинается словами «Поднимем идеал, как знамя!». А учителю Рёрлунду поручено произнести приветственную речь, на которую ты, разумеется, должен ответить.

Б е р н и к.   Руммель, сегодня вечером я не в силах. Не мог бы ты?..