Отозвана из Японии в связи с политическим недоверием к резидентуре «РАМЗАЯ» в целом и наличием сомнительных политических моментов в биографии ее самой
.В дальнейшем для работы по линии РУ на Востоке использована быть не может. Подлежит увольнению
. После тщательной проверки может быть использована на гражданской работе, как переводчица-журналистка, без допуска к вопросам секретного и оборонного значения.25.10.37. Вр. Нач. 7 отд. майор …..кой
По возвращении в Москву «Ингрид» пишет два документа. В первом высказывает по просьбе тов. Сироткина «свое мнение о наших товарищах, в частности, о Рамзае» (дата на документе отсутствует). Куусинен пытается оправдать отсутствие информационных результатов своей работы тем, что «Рамзай» якобы не отправлял передаваемые ему письма в Центр. Описание, которое Куусинен дает Зорге, его жилью, радикально отличается от многочисленных свидетельств его знакомых, друзей и врагов. Не обошлось и без доноса о «правом уклоне» «Рамзая»: «… На этот раз (во время второй командировки в Японию. —
Квартира Р. выглядела ужасно, и он встречал меня всегда полуодетый, лежа в кровати. На стуле всегда стояла бутылка виски и стакан, и сам он был всегда выпивши. Мне вспоминались слова одного товарища из Коминтерна, рассказавшего мне, что Р. употребляет не только алкоголь, но и другие наркотики.
Я писала домой подробные письма и всякий раз передавала их при встрече Р., но теперь узнала, что лишь часть этих писем получена. Три раза я посылала большие доклады о м-ре Уехара /япон. разведка/, посылала его фото /кажется в мае/, теперь же я узнаю, что тов. С. ничего об этом неизвестно. Я теперь вспоминаю, что Р. всегда пытался убедить меня, что все это не важно.
Однажды он спросил меня: “Можешь ты принять от меня одну японскую связь?”. Я спросила, что это за человек, и когда он сказал, что это “бой”, я ответила, что в моей теперешней квартире я не могу его принимать и должна нанять небольшой домик. Р. сказал, что я не должна этого делать. Теперь я узнала, что запрос был отсюда, а он мне этого не сказал.
Затем он сказал, что беспокоится о японском “юноше”, так как тот не приходил более. Он прибавил при этом, что японцев найти почти невозможно, и вот единственный “бой” исчез /позднее он нашел его/. Я рассказываю об этом потому, что 4-го октября он говорил, что имеет прекрасные японские связи, но не может никому передать этих людей, так как они, по всей вероятности, скоро покинут Японию, потому что один из них полковник, а другой будет послом в Лондоне. В то время в его квартире были также Макс и Густав. На меня всегда производила неприятное впечатление его манера говорить о нашем Управлении. Создавалось впечатление, что дома не понимают условий и положения, и лишь он все знает и работает хорошо.
В этот же вечер, когда присутствовали Макс и Густав, Р. инструктировал меня о том, что я должна сообщить дома. Я всякий раз что-либо добавляла, но он решительно прерывал меня, говоря: “Ты должна говорить дома лишь то, что я диктую тебе, ничего не прибавляя от себя”.
Его знакомых я не знаю. Видела его несколько раз в обществе мужчин, неизвестных мне, одетых так же плохо, как он сам. Я никогда не видела его с иностранными журналистами или с немцами хорошей репутации. Неоднократно я указывала ему на необходимость лучше одеваться, но он находил это излишним.
Все эти мелочи создавали впечатление, что он не на высоте большевистской морали и не уважает свою работу. Он сказал мне, что германский военный атташе дает ему все нужные нам сведения…
Макса я видела у Р. несколько раз, и у меня создалось впечатление, что их отношения подобны отношениям крупного капиталиста-предпринимателя и мальчика на побегушках, с той лишь разницей, что они пили вместе. Я не знаю, что за предприятие ведет Макс, но он просил меня передать вам, что ему нужно для дела 20000 ам. долларов.
Тов. Густава я видела два раза и ничего о нем не знаю. Он мало говорил и выглядел молчаливо. Я видела несколько раз и его жену, но близко с ней не знакома.
Заключение