Вероятно, Алекс

Патрик закрывает окно металлическими жалюзи и на несколько секунд исчезает. А когда появляется вновь через боковую дверь будки, в руке у него красуется табличка «ОТПРАВИЛСЯ НА ВСТРЕЧУ С КИТАМИ! БУДУ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ», которую он тут же вешает на забранное ставнем окно.

– Ну вот, Бейли, теперь можем идти, – говорит он, сопровождая свои слова обаятельной улыбкой.

Чувствуя себя немного лучше, я шагаю с ним в ногу, направляясь к пешеходной зоне. По дороге он задает мне вежливые вопросы – давно ли я поселилась в городе, откуда приехала? Из округа Колумбия? А президента я видела? А на экскурсию в Белый дом ходила? А в Дюпонт Серкл[9] была?

К тому моменту, когда мы подходим к гигантскому бластеру, я успеваю задать ему только два вопроса: как долго он живет в Коронадо Ков (всю жизнь) и где учится (в Беркширской академии). Это такая частная школа. Его слова повергают меня в шок. В моем представлении Алекс никогда не принадлежал к категории парней, которые учатся в частной школе. Когда мы переступаем порог магазинчика, я пытаюсь осмыслить услышанное.

В «Видео-Бластере» стоит тот изумительный запах плесени и пыли, который можно встретить лишь в лавках, торгующих подержанными вещами, хотя возраст входящих в его ассортимент товаров в общем случае не превышает нескольких лет. Он специализируется на пошлых научно-фантастических картинах, и папа, который от них без ума, давно облюбовал себе это местечко. Стены у кассы обклеены постерами с киногероями и украшены парой игрушек, сзади висит телевизор, на котором идет «Годзилла». Двое длинноволосых мужчин среднего возраста, когда мы проходим мимо них, больше обращают внимание на экран, нежели на нас. И слава богу, ведь мы с папой были здесь буквально пару дней назад и у меня нет ни малейшего желания быть узнанной.

В магазине оживленнее, чем я ожидала, поэтому его нельзя назвать подходящим местом для уютного романтического свидания, в ходе которого люди хотят ближе узнать друг друга, но делать теперь нечего. Это все, с чем можно работать. Мы проходим мимо полки с информацией об ожидающихся дисках Блю-Рей, на которые принимаются предварительные заказы, а когда Патрик ведет меня в отдел киноклассики, я усиленно делаю вид, что не знаю, куда мы идем.

– А неплохой у них сейчас выбор, – говорит он, поворачивая в пролет между двумя полками, – я был здесь буквально вчера. Ты только посмотри! – Он что-то хватает и протягивает мне. – В этой коробке – коллекция классических гангстерских фильмов начиная с тридцатых годов. Причем задаром.

Я беру в руки коробку и смотрю на обратную сторону:

– Если по правде, я не могу назвать себя фанаткой гангстерских фильмов.

– Шутишь? А «Белая жара»? А «Лицо со шрамом» 1932 года? Для того времени это было нечто невообразимое и выходящее за любые рамки.

– Ну да, – протяжно говорю я, возвращая коробку, – но мне не нравится, когда много стреляют.

– В самом деле? – произносит он, ставя коробку обратно на полку. – Ты, наверное, пацифистка, да?

– Почему это?

Он поднимает руки:

– Все-все, сдаюсь. Я ничего не говорю, можешь увлекаться чем угодно, просто мне кажется, что кино есть кино и политические взгляды на произведение искусства переносить не стоит.

Вот черт. Что, собственно, происходит? Я делаю глубокий вдох и на мгновение замираю. Может, я сама во всем виновата? По какой-то причине в этот момент мне хочется казаться значительнее, чем есть на самом деле.

– Дело не в этом. Мне пришлось столкнуться с чем-то подобным на собственном опыте, так что… словом, это не для меня. Просто не в моем вкусе, не более того.

– О господи, – отвечает он и сочувственно кладет мне на плечо руку, точнее, лишь кончики пальцев. – Извини, я подумал, что… в общем, повел себя как идиот. Прощаешь?

– Прощаю, – с улыбкой говорю я.

– Эй, а как насчет «Завтрака у Тиффани»? Эту картину все любят.

Он серьезно? Нет, я конечно же люблю Одри Хепберн, но все же не могу смотреть, как Микки Руни играет явно карикатурного японца, над которым все потешаются и смеются. Нет уж, увольте. Поэтому так Патрику и говорю. В пользу этой картины его аргументация не так сильна, но он никак не может поверить, что я не собираюсь превозносить ее до небес.

Странно. Магическое заклинание кино потеряло силу. Конечно же, общаясь в Интернете, мы часто не соглашаемся друг с другом, но как-то добродушно. А вот с глазу на глаз все выглядит… я бы сказала, слишком лично. Полка за полкой мы осматриваем весь отдел классических фильмов, но ни один из них не находит особого отклика одновременно в душе каждого из нас. Такое ощущение, что мы совершенно разные люди, и чем больше пробуем друг друга на вкус, тем меньше испытываем взаимную симпатию. Я раздражаюсь по поводу и без повода и отпускаю глупые шутки, которые он отказывается воспринимать.

Нет, здесь что-то не так.

Хуже всего, что Патрик это тоже замечает.

– Иногда у них кое-что припрятано в глубине магазина, – произносит наконец он после нескольких долгих секунд мучительного молчания. – Пойду спрошу Генри, нет ли у них чего нового, подожди меня, я буду через минуту.