Весь пламень сердца

Кирова на промыслах рабочие даже стали узнавать издали — по стремительной походке, по ладной, крепко сбитой фигуре. Вот и сейчас, завидев издали прыгающих через нефтяные лужи людей, нефтяники у скважины тотчас узнали первого секретаря ЦК.

Наступило время обеда. Рабочие у вышки, примостясь кто на бревнах, кто на трубе нефтепровода, кто прямо на корточках, разворачивали узелки. Гости наконец-то перебрались через канавы и рытвины.

— Здравствуйте, товарищи! Приятного аппетита!..

— Спасибо. Угощайтесь с нами.

Черные от мазута руки протягивали Кирову и его спутникам куски чурека, зеленоватые ломти самодельного пэндыра, завернутые в лаваш[1]. Кто-то всыпал в ладонь первого секретаря горсть подсолнечных семечек: бывало, что такие семечки только и составляли рабочий паек на день…

Отведав угощенья и поблагодарив, Сергей Миронович полез было в карман за папиросами, но тотчас же отдернул руку. Попробуй закури здесь, где все — земля, дерево, металл, самый воздух — пропитано нефтью. И Киров заговорил с нефтяниками о главном— о том, ради чего приехал. Слово за слово Сергей Миронович стал расспрашивать рабочих, как, по их мнению, можно возродить к жизни залитые водой скважины и нет ли поблизости таких, которые еще не погибли окончательно.

— Как же нет, товарищ Киров, — подумав, сказал пожилой тартальщик. — Вон, через три вышки — участок Джафарова. Он еще при англичанах там качал нефть. Я тоже на него работал. И Аслан. И вот Али… Если взяться, можно их пустить.

— А подумать — можно отыскать еще десяток скважин! — блеснув зубами, подхватил жилистый, худой, перепачканный нефтью Али.

— И надо отыскать, — сказал Сергей Миронович. — Теперь вы работаете не на богача Джафарова, а сами на себя. Продадим нефть — купим новые машины, продукты, одежду, обувь… — Он покосился на босые ноги тартальщиков. — Резиновые сапоги выдадим всем рабочим. Построим новые школы, больницы…

— Больницы — это хорошо, — произнес молчавший до сих пор Аслан. — Моя жена болела еще в прежнее время. Все кашляла, И никто не хотел ее лечить. Кому было дело до бедняка?.. А сейчас к ней ходит доктор. Больница — это хорошо. — Он улыбнулся. — А сапоги, менелюм… В таком болоте даже резиновые сапоги сгниют…

— Да разве здесь всегда будет такое! — с негодованием возразил Киров. — Вот погодите, года через три вы не узнаете своего Апшерона!.. Глядите! — Он выпрямился и протянул руку. — Там поднимется лес новых вышек. Взамен деревянных, гнилых поставим железные, крепкие, высокие. Бурить скважины будем роторами, а не долбить, как сейчас. Нефтемоторы заменим электричеством: здесь они сжигают добрую треть всей добычи. Для чего нам такие нахлебники!..

Рабочие слушали, глядя в ту сторону, куда была протянута рука Сергея Мироновича. И впрямь виделись им на месте грязных канав, на месте черных «амбаров» и заброшенных скважин взметнувшиеся в дымное небо новые вышки, ровные дороги, прорезавшие промысел вдоль и поперек, серебристые баки нефтехранилищ.

— Но сейчас для всех нас самое главное, — говорил Киров, — это найти старые скважины, которые можно восстановить, и пробить новые.

— Я видел в Биби-Эйбагской бухте, — задумчиво сказал Али, — люди бросали в воду горящие бумажки, и вода горела…

— Конечно, — сказал Аслан. — Может быть, в море и есть нефть. Но как ее достать из-под морского дна…

— А вот еще — на Солдатском базаре… — заговорил пожилой тартальщик. — Там до революции заложили скважины.

— Верно, — подтвердил Серебровский. — Старые бурильщики говорят, что там богатые залежи.

Прощаясь с рабочими, Киров еще раз напомнил:

— Так не забудьте, товарищи. Жизнь старых скважин во многом зависит от вас. Успеем вовремя откачать воду — будет нефть. Будет нефть — станут лучше жить нефтяники, расцветет Апшерон. Значит, надо отыскивать такие скважины, которые еще можно спасти.

Сергей Миронович верил: не пройдет бесследно для нефтяников этот разговор. Они отыщут старые скважины, они помогут спасти заброшенные участки… Ведь нефть — это и впрямь теперь их собственность, их несметные сокровища, которые отдала в их перепачканные мазутом, мозолистые трудовые руки Советская власть.

А, СОКОЛОВСКИЙ

ПРОЕКТ СЛЕПОГО ИНЖЕНЕРА

Человек сидел в глубоком кресле у распахнутого настежь окна. Он был еще не стар. Но то ли горькие думы, то ли тяжелые испытания, доставшиеся ему на долю, а может быть, болезни изрезали лицо его морщинами, посеребрили волосы, ссутулили плечи… Неподвижный взгляд его был устремлен, казалось, в одну какую-то точку, прикован к одному какому-то предмету. Все было странно неподвижным в этом человеке, все точно окаменело: и руки, худые, прозрачные, безжизненно свисавшие с подлокотников кресла, и ноги с острыми коленями, накрытые старым, вытертым клетчатым пледом. Но особенно неподвижными и мертвыми были глаза. И нетрудно было догадаться, взглянув в лицо этому человеку, что он слеп.