Весенная пора

__ Ну, рассказывайте, рассказывайте! Это ты, Роман, привез больного? Какое у него хозяйство? Как живет?

— Он старший брат Романа, — ответила сама хозяйка за гостя. — У него около ста голов скота…

— Хорошо живет человек!.. Принеси-ка выпить, старуха: ведь свои же люди приехали, устали, поди.

Сразу же появилась бутылка. А за тем столом, где уже давно пили, становилось все шумнее и шумнее. Вот к хозяину направился ковыляющей походкой какой-то человек из пьяной компании. Он что-то шепнул ему на ухо, и тот сказал жене:

— Ты попроворнее меня, поди вынеси ему две бутылки.

— А деньги?

— Э, да ты что, дружок, из ума выжила? Петр Чээмэй уж как-нибудь сумеет расплатиться за твою водку, если, конечно, не помрет этой ночью.

— Ты все еще мне веришь, братец мой! — Пьяница обнял старика, поцеловал его и поплелся за хозяйкой.

От выпитой водки Роман успел опьянеть и стал болтливым:

— Мы тоже хотим угостить хозяина. Два брата Егоровых как-нибудь сумеют заплатить за бутылку водки. За нами за двоими числится больше двухсот голов скота. А водки вот достать негде!

— Где же ты ночью достанешь? Разве вот у старушки моей выпросишь.

— Если уж вы заплатите мне, старой, за мои труды, тогда, пожалуй…

— И-и, да что говорить! Неужто они обеднеют от этого?! Такие ли они люди?! Лучше иди да побыстрее принеси, — бойко распорядился старик.

На столе снова появилась бутылка. Тотчас же вручив старухе трешку, Роман начал разливать водку.

— Сколько тебе сдачи вернуть? — заискивающе проговорила старуха и повертела бумажку.

— Да какая там сдача! — Роман отрицательно махнул рукой.

Григорий только крякнул.

— Я сын Выпи, Платон Поножовщик! — вдруг раздался возле них зычный голос. Одетый в лохмотья старик, прежде восседавший среди пьяниц за первым столом, метнулся к их компании и, чуть не раздавив Никиту, уперся руками в стол. — Мое богатство растрачено в этой юрте… Сергей Эрбэхтэй! Ты черный вор! Ты вот сейчас продал за три рубля водку, за которую сам только тридцать пять копеек заплатил. За сегодняшний день ты выручил триста пятьдесят рублей…

— Ты с ума сошел, Стручков! Ведь Васька Хара у меня триста рублей выиграл…

— Эх вы, жулики! — Старик в лохмотьях выпрямился и ткнул указательным пальцем в лицо хозяину. — Дуракам рассказывать будешь! Я-то знаю! У вас здесь одна шайка, вы тут мужиков обдираете! Ну да ладно. Пока не дал тебе в морду, наливай скорей рюмку…

Хозяин быстро налил ему водки. Старуха хозяйка незаметно поднялась и подошла к соседнему столу. Васька Хара тотчас встал, схватил пьяного старика за шиворот и потащил его к двери. Он, правда, позволил ему надеть шапку и рукавицы, но затем, не обращая внимания на его крики, вытолкнул Платона Поножовщика на улицу.

— Что с ним теперь станется? Ведь он там пропадет, — сказал Григорий.

— Такой гад не пропадет! — возвысила голос старуха. — В эту ночь его по крайней мере еще из десяти домов вытолкают.

Выпив первую рюмку, Григорий уже не в силах был сидеть:

— Мне бы лучше лечь.

— Мальчик, уложи своего господина, — распорядился Роман.

— Ас ними, оказывается, еще и мальчик? — только сейчас заметил Никиту хозяин.

За камельком на полу постелили сено. Никита развернул на сене постель, раздел и уложил Григория, а сам, по обыкновению, лег у его ног.

Роман остался допивать водку с хозяином. Громко разговаривая, люди толкались между двумя столами. Среди этого шума и толчеи Никита вдруг заснул.

Он проснулся оттого, что Григорий сильно пнул его ногой в живот. Большая часть прежних посетителей исчезла, вместо них появились новые люди. И шум, и толчея, и пьянка разгорелись с новой силой.

— А ну, малец, разбуди его! Пусть встанет, если не умер! — со стоном сказал Григорий.

Никита потряс за плечо лежавшего рядом Романа. Но тот сквозь храп промычал что-то невнятное и повернулся на другой бок.

— И как это он, проклятый храпила, так крепко спит! — дрогнувшим голосом, чуть не плача, произнес Григорий. — А ну, малец, пни его как следует!

Никита, пользуясь случаем, крепко сжал зубы и пнул Романа ногой чуть пониже спины. Роман схватился за ушибленное место, посмотрел на Никиту мутными глазами и завопил:

— Ополоумел, дрянь этакая?!

— Да это я заставил его, дружок… — объяснил Григорий.

Роман сердито проворчал:

— Потакать дураку… Так он и убить может… Что ж, значит, я дошел до того, что даже сын сына Лягляра будит меня пинками?

— Не скули, дружок! — Григорий стал говорить почти шепотом. — В какой ад ты приволок меня! Ведь я всю ночь глаз не сомкнул… Тут мне не выжить… Скорей устрой меня на место…

Кое-как напившись чаю, отправились устраивать больного. Остановились у ворот дома, крытого тесовой крышей, над которой колыхался на древке белый флаг с красным крестом. Привязывая своего коня среди других лошадей, Роман сказал:

— Это и есть Красный Крест… Боюсь, угонят тут лошадь. Малец, ты покарауль, посиди в санях… Вот, Григорий, рядом соборная церковь.

Больной снял шапку и, обернувшись к церкви, возвышающейся на другой стороне улицы, троекратно перекрестился дрожащей рукой.