Весенная пора

У трехногого круглого стола сидел черноусый плотный мужчина с живыми глазами и жадно ел похлебку. У него на коленях лежали рукавицы из телячьей кожи. Увидев чужих, сидевшая за шитьем низенькая молодая женщина неловко пошарила руками, стараясь прикрыть дыры на своем платье, но, разглядев не менее ветхую одежду пришельцев, сразу же успокоилась. Две полуголые девочки, игравшие на земляном полу, быстро поднялись и подбежали к матери.

— Что скажете? — спросил мужчина, удивленно посматривая на незнакомцев.

— Не узнаешь меня, Егорка? — волнуясь, проговорила Федосья.

— Нет! — удивился мужчина еще больше. — Погоди-ка, погоди-ка…

Он бросил свою деревянную ложку на стол и поднялся, вытирая губы ладонью. Потом подошел к гостье и долго разглядывал ее, весело поблескивая глазами и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Вдруг он широко раскинул руки, словно для объятья, почему-то чуть-чуть присел и воскликнул:

— Никак девочка Федосья пришла ко мне?! Ты ведь девочка Федосья?! Твой, твой голос! Да и нос такой же большой… И голова лохматая… Ты?

— Я, Егорка… — тихо сказала Никиткина мать, оглядывая себя, будто и сама не вполне была уверена в том, что она Федосья.

Ткнув Никитку в грудь, Егорка спросил:

— А это кто?

— Мой мальчик. У меня три сына.

— Три? Вот как! Этот-то у тебя совсем большой. Наверное, старший?

— Что ты, друг! До него четверо умерло. Мне ведь уже без малого пятьдесят.

— Э, хватила! — Егорка почесал затылок, что-то соображая. — А может, и так: что год, что сутки. — Только сейчас, видно, вспомнив, что следует поздороваться с гостями, он протянул Федосье обе руки. — Ну, здравствуй, здравствуй! Все же встретились!.. Вот моя жена, вот детишки. Мои еще маленькие… Акулина, чайник скорей! Ведь это девочка Федосья пришла, да еще с таким большущим сыном!

Поговорили о том о сем, вспомнили детство. Удивлялись, как быстро прошли года. Федосья рассказала старому другу о павшей скотине.

— Да стоит ли горевать! С такими сыновьями и старость не страшна, на всем готовом будешь жить!

Тут Егорка вышел во двор и вернулся с полукругом масла фунта в два. На масле четко отпечатались швы от донышка берестяной посудины.

— На, Федосья, как раз половина нашего запаса!

Увидев это, жена Егорки стала быстро-быстро перебирать лохмотья, которые она зашивала. Никита заметил, что у нее даже уши покраснели.

Федосья протянула было к подарку обе руки, но тут же отдернула их.

— Не нужно, Егорка…

— Нет, нет, Федосья! Я бы тебе куль золота не пожалел, если бы имел. — Гостеприимный хозяин улыбался, поглядывая на гостью. — Совсем не стареешь, по-прежнему носатая и кудрявая, как русская.

Егорка схватил туесок и запихал туда масло.

— Вот моя жена, а вот мои дети, — снова показал он. — Видно, жене моей жалко масла… Не жалей, милая: это ведь девочка Федосья. Ты этого не знаешь, — не она бы, так, может, я бы в детстве сдох и ты бы не встретила такого прекрасного человека!

Акулина робко улыбнулась и сказала:

— Посмотрите на него, каков! Не жалею, нет, нисколько не жалею. Берите, конечно, берите!

— Вот и все! Ну, я на работу. Лес раскорчевываю для учителя, богача Михаила Судова. А лес-то не кончается, Егор не богатеет, богач не жалеет. Трудимся, трудимся, да все удивляемся: почему кто работает, тот с голоду помирает, а кто гуляет, тот все богатеет? Ты как думаешь, Федосья, почему?

— Не знаю, видно, судьба такая.

— А если бы никто не работал на них, помогала бы им судьба?

— Не знаю… Должно быть, нет.

— Значит, от пота нашего они жиреют! Значит, надо нам работать не на них, а на себя. Просто, кажется! — Егорка громко засмеялся. — Ну, я пошел, опаздываю. А вы не спешите, попейте чаю. Акулина, угости их чем можешь. Увидимся еще! Ты, Федосья, обязательно приходи! — крикнул Егорка уже в дверях.

А Федосья с сыном вдоволь попили чаю с творогом и, попрощавшись с Акулиной, ушли. Они пересекли небольшой лесок и вышли на широкую расчистку, где дымилось множество костров.

У одного костра сидело человек двадцать. Все они слушали какого-то мужчину, который стоял на толстом пне и что-то громко рассказывал. Когда мать и сын подошли поближе, они узнали в говорившем Егорку.

— По всей России стала народная власть, которой руководит великий человек Владимир Ленин, — гремел неузнаваемо преобразившийся Егорка. — Говорят, что когда Лена вскроется, прибудут из России красные войска, посланные Лениным. Надо нам, всем беднякам и батракам, соединиться и ударить по нашим улусным богачам. Из Талбы вот приехал Афанас Матвеев — делегат прошлогоднего съезда всей Якутской области. Съездом руководили ссыльные люди. Мы требуем от богачей пока немногого: чтобы они отдали нам покосы, политые нашим потом, вот эти пашни, расчищенные нашими руками. Пусть они берут себе столько же, сколько и мы. Мы тоже люди! Не отдадут, так отнимем! Судовские и сыгаевские работники согласны, Афанас из Талбы тоже согласен…

— Эй, Федосья с сыном! — крикнул Егорка, увидев свою старую подругу. — Идите сюда, не бойтесь нас: мы такие же бедняки, как и вы, и толкуем о наших общих делах! Тут и ваш Афанас!