Весенная пора

Егор успел, очевидно, рассказать рабочим о ней, поэтому все встретили мать с сыном приветливыми улыбками.

— Вот мы из Талбы, — сказал Афанас, поднявшись навстречу своим землякам. — Федосья пришла просить помощи у ваших богачей, а я хочу бороться вместе с вами против них.

— Выпросишь у них! — сказал пожилой человек, разглядывая снятую с головы рваную заячью шапчонку, — Им не привыкать к нашим слезам. А и помогут, так три шкуры потом спустят…

— Почему у богачей? — сказала Федосья обиженно. — Вот Егорка только что помог! — и она показала на туесок. — Так понемногу соберем, вот и помощь будет.

— Я шучу, — успокоил ее Афанас. — А когда обратно собираешься? Может, поедем вместе? А то я скоро еду… Вот этот мальчик, — показал он на Никиту, — видел сударских большевиков и даже жил с ними вместе, с ними вместе свергал губернатора.

Это сообщение всех поразило. А Афанас подхватил паренька и поставил его на пень, с которого только что спрыгнул Егор.

— Расскажи-ка нам, Никита.

Мальчик смущенно топтался на пне, не зная с чего начать, да и начинать ли вообще или просто убежать.

— Ну, Никита, ну, рассказывай! — просил Егор.

— Давай, давай! — поддержали остальные.

— Ты, Афанас, зря заставляешь ребенка…

Услышав встревоженный голос матери, Никита решил успокоить ее и доказать, что он не такой уж маленький, как она думает, и, успокоившись сам, заговорил. Начал он с того, как Ярославский объявил на митинге о свержении царя и как был напуган лысый старик с широкой красной лентой через плечо, как, гремя шпагой, вскочил тогда высокий, худой, как жердь, полицмейстер.

— Ты про барынь! — напомнил Афанас.

Под общий восторг Никита изобразил, как сначала охнула, а потом запрокинула голову Губернаторова барыня, а за ней заохали другие барыни из двух передних рядов, а позади ликовал весь зал.

— Это они нарочно — те барыни, что поменьше! — догадался кто-то.

— А может, и сама губернаторша тоже нарочно.

— Что ты! Ведь без царя барыни остались! Наша Пелагея и то дня два слезы лила.

— Погодите, не мешайте, — сказал Егорка, пощипывая кончики черных усов. — Давай, малый! Вот молодец-то какой, оказывается, Федосьин сынок!

Взглянув на мать, Никита увидел, что глаза ее сияют радостью. Еще бы! Ведь хвалят ее сына.

Дальше Никита рассказал про то, как сложил губернатор свою власть перед народом, и про выступления Серго и Ярославского. Никита не забыл упомянуть и о своих встречах с Ярославским.

— Я взвалил на плечи сумку с покупками его жены, — гордо заявил он, будто в сумке было чуть ли не десять пудов весу. Или: — Мы с товарищем Ярославским после митинга прямо в клуб. Как рванем дверь…

Взрослые люди слушали мальчика, забыв обо всем на свете. Они подталкивали друг друга локтями, движением головы показывали на паренька и даже причмокивали от удовольствия.

— А потом был съезд…

— Это мы знаем, нам рассказывали…

— Говорят, хотели после ледохода продолжить съезд, чтобы решить вопрос о земле в пользу бедного народа, — вставил Егорка. — А буржуи отменили тот съезд, чтобы земля навеки у них осталась.

— Погоди, Егор Иванович, — почтительно остановил Егорку Афанас и обратился к Никите: — Ты, Никита, расскажи нам про главных якутских тойонов, что заседали на съезде, — Филиппова и Никанорова, и про то, как чернорабочий Попов говорил.

Это было у Никиты самым выигрышным местом в его многочисленных городских рассказах. Он с радостью поведал собравшимся о том, как еще до съезда Филиппов стегал его кнутом, а якут Сергей Петров и русский Иван Воинов спасли его, Никиту, и стали его друзьями навеки.

— Ух, собака! Ребенка — кнутом! — возмущались слушатели.

— Брюхо — во! Подошел к столу вот так, — изобразил Никита великана Никанорова. Ловко спрыгнув с пня, он выпятил живот, раскорячил ноги и, тараща глаза, прошелся перед хохочущими людьми. — Рабочий народ сильно не любит, оказывается, этого брюхатого черта. Например, встал там один якутский бедняк… — Никита снова вскочил на пень и крикнул: — «Я, Попов, представитель чернорабочих! Наконец настало время бедняку не бояться богачей!.. Вот против кого я хотел сказать правдивые слова!» — Никита свирепо ткнул пальцем в сторону какого-то старика в лохмотьях, отчего тот обиженно заморгал и отошел в сторонку. — Так он указал на толстобрюхого Никанорова, — пояснил несколько смутившийся Никита. — «Он из буржаков самый и есть буржак первый, как раньше был самым страшным у нас угнетателем, так и сейчас остался, — не сбиваясь, передавал Никита чужую речь. — Здесь он будет говорить ладно, будто жалеет всех, а вернется в улус, так же будет угнетать людей…» А сударским большевикам этот рабочий говорил… — И опять гладко, не запинаясь, словно читая хорошо выученные стихи, мальчик в точности передал речь рабочего Попова: — «Наши приезжие улусные буржаки хотят отстранить вас от якутских дел. Я знаю это хорошо, говорю чистую правду. Но мы, якуты бедного класса, не хотим вас отстранять, а хотим, чтобы все вы помогли нашим делам… Вы проливали свою кровь за нас…»