Весенная пора

— Убьешь! — успел только крикнуть Гавриш, мигом повалившись в снег. Но тут же он вскочил, и тыча пальцем в пень, торжествующе заорал — Есть! Прямо в середину! Ай да Эрдэлир! Иди взгляни…

— Есть! — подтвердил прибежавший к пню с карабином в руках Дмитрий и горячо зашептал Гавришу на ухо — Видно, Лука и Тишко к бандитам задумали податься, их надо арестовать.

А в это время Лука, подмигнув Тишко, взял у него карабин и стал медленно целиться в пень. Эрдэлир успел еще шепнуть Гавришу: пусть он возьмет у Луки карабин, будто зарядить его, пока Губастый пойдет проверять свое попадание. Но выстрел раздался прежде, чем Гавриш успел добежать до людей.

— Бандит! — крикнул пошатнувшийся Эрдэлир и бросился к саням, где лежали укрытые под сеном ружья.

Он повалился на сани и, уже сползая на землю, стал судорожно поднимать карабин, глядя на Луку немигающими, страшными глазами. Но подбежавший сзади Тишко выстрелил из нагана ему в спину. Дмитрий выронил оружие, и тело его медленно съехало на снег. Хрипя и обливаясь кровью, он все еще силился поднять пустые руки, держа их, как при выстреле.

Охваченные ужасом люди заметили мелькнувшего между деревьями всадника только после того, как вдогонку ему один за другим хлопнули два выстрела: это Тишко впустую бил из нагана. А Лука, рыча от злости, дергал заевший затвор осекшейся берданки.

Так ускакал Гавриш на знаменитом рысаке Веселовых Уланчике.

— Брось! — остановил Лука проявившего неожиданную прыть Тишко, который трясущимися руками старался отвязать своего коня. — Все равно не догонишь! — И он обратился ко всем: — Эрдэлир хотел кое-кого из нас застрелить здесь, а остальных угнать в Нагыл. Да не вышло! Зато теперь мы все в одной крови искупались, и не будет нам от советской власти пощады. Одно нам остается — пробираться к тем, кто борется против красных.

— Теперь-то мы спаслись! — захрипел шаман Ворон, безумно закатывая глаза. — Великая богиня земли Айысыт кровью одного Эрдэлира выкупила нас всех у смерти.

Павел Семенов и Роман Егоров не скрывали своей радости. Но остальные, потрясенные происшедшим, молчали. Далекие от понимания истинного смысла событий, они слепо вверили свою судьбу Луке Губастому.

Вот двое из них, мрачно посмотрев друг на друга, подняли окровавленное тело Эрдэлира и отнесли его в сторону. Остальные поспешно опрокинули на огонь котелки и чайники, и вскоре весь отряд снялся со стоянки.

Гавриш прискакал в ревком со страшной вестью.

Сразу же было решено выехать всем к месту происшествия. Взяли и Никиту Ляглярина, чтобы на месте составить акт.

Тело Эрдэлира нашли в стороне от стоянки бандитов, под кучей запорошенного снегом хвороста. Он лежал на спине, прижав правую руку к левой стороне груди, где во внутреннем кармане заношенной гимнастерки нашли его прострелянный и слипшийся от крови партийный билет.

Выводя дрожащей рукой корявые буквы и роняя на бумагу слезы, Никита составил акт, под которым поставили закопченную над дымом тлеющей бересты печать.

Ревкомовцы уложили своего председателя на сани и тронулись в горестный обратный путь. Когда выехали на тракт, Никита стал проситься, чтобы его отправили в Нагыл с донесением. Тут только сообразили убитые горем друзья Эрдэлира, что о случившемся необходимо сообщить в улус. К седлу Уланчика привязали туго свернутую охапку сена, окровавленный партбилет Эрдэлира бережно завернули и вручили Никите. Он вскочил на коня и умчался. Остальные двинулись дальше по той самой дороге, по которой не раз скакал никогда не унывающий, всегда деятельный и веселый Эрдэлир.

Весть о злодейском убийстве уже разнеслась по наслегу. На протяжении всего пути из разбросанных по бескрайному снежному простору бедняцких юрт выходили к медленно едущим саням плачущие жители. Многие присоединились к траурной процессии, и узкая лента конных и пеших становилась все длинней и длинней, растягиваясь по дороге.

У дома наслежного ревкома стояла многолюдная толпа. Над ним слабо колыхался красный флаг. По мере приближения процессии все громче становились голоса плачущих.

Когда сани с телом Эрдэлира подъехали к воротам, в толпе раздался душераздирающий женский крик. Сбросив с головы шаль, с растрепанными волосами, обычно так заботливо заплетенными в пышные косы, Майыс растолкала людей и с рыданием кинулась к Эрдэлиру. Сани остановились.

— Милый!.. Родной ты мой! Ну, погоди, Губастый! Отомщу я тебе, кровавому псу! Ох, отомщу! — повторяла Майыс.

Рыдая, она обнимала любимого и бережно смахивала с него легкий слой инея, которым уже покрылось странно побелевшее лицо Эрдэлира.

— Не плачь, Майыс… Я сама… — шептала, обливаясь слезами, Агафья и наклоняла над убитым испуганно уцепившегося за нее грудного ребенка. — Запомни, сынок, крепко все запомни! Эх, говорила я твоему отцу: «Убьет тебя Лука». А он все смеялся: «Руки, говорил, коротки…» Ты не плачь, Майыс. Мы сами…