Читаем Весенная пора полностью

— Нет! — вскричал Эрдэлир. — Я не согласен, и пусть мне все объяснят! Пойдем, Тишко, в контору, дадим телеграмму!

Лука присоединился к ним.

— Пиши! — сказал Эрдэлир, когда Тишко сел за аппарат. И начал диктовать прерывающимся голосом — «Срочно выезжаю один для объяснений. Распоряжение ревкома считаю неправильным…»

Постучав для виду ключом, Тишко откинулся на стуле и молча стал ждать. Остальные тоже молчали. Наконец Тишко опять нагнулся над аппаратом. Постукивая ключом и вытягивая из-под него узкую ленточку бумаги, испещренную точками и черточками, он по слогам читал ответ:

— «Выполняй… приказ… ина… че… будешь… расстрел лян… Матвеев…»

— Давай губревком! — закричал Эрдэлир, схватив Тишко за руку. — Давай! — И он снова стал диктовать — «Нагылский ревком угрожает мне расстрелом и проводит в наслеге незаконные аресты…»

Тишко, оголив свою красную бычью шею и тяжело отдуваясь, опять застучал ключом. Вскоре он испуганно вытянул из аппарата бумажную ленту и разом прочел ее:

— «За неподчинение улусному ревкому будешь расстрелян. В точности выполняй распоряжение. Губревком».

Эрдэлиру показалось, что при этом Лука и Тишко как-то странно переглянулись, и в душу его закралось смутное подозрение.

— Едем! — бросил Эрделир, направляясь к выходу.

— Но ведь ревком тебе…

— Приказывает оставаться на месте, — досказал Эрдэлир, резко оборачиваясь. Он вдруг рванулся к Луке и закричал — Кто в наслеге председатель? Я и без твоей помощи со своей советской властью договорюсь! Я до самого товарища Ленина дойду!..

Вернувшись в наслежный ревком, Эрдэлир сказал, чтобы без него никто не уезжал, он только заедет домой.

Дмитрий вышел на улицу, вскочил на первого попавшегося коня и поскакал к Ивану Малому, предупредить его о своем отъезде, да заодно решил попрощаться с семьей.

Часа через два, когда Эрдэлир вернулся, ревкомовский сторож, глухой старик Тосука, вручил ему записку от Луки. Но прочесть ее Дмитрий не мог. А старик долго и сбивчиво мямлил что-то, будто Лука, уезжая, говорил: пусть, мол, Эрдэлир, не едет за ними, потому как в наслеге сейчас тревожно.

Проскакав верст двадцать по дороге в улус, Эрдэлир соскочил с измученного коня и в предрассветных сумерках стал изучать следы под ногами. Талбинцы тут явно не проезжали. Тогда Эрдэлир поскакал обратно и версты через три-четыре обнаружил то, что искал. Многочисленные следы конских копыт сворачивали с дороги в сторону безлюдной тайги!

«В Нелькан, собаки! К бандитам!..» — промелькнула в его голове догадка.

И Эрдэлир решил не возвращаться в наслег и не ездить в улус. Он принял самое смелое и самое рискованное решение: надо догнать талбинцев и с помощью обманутых Губастым людей арестовать самого Луку и его сообщников и доставить их в Нагыл.

Вскоре Эрдэлир уже скакал за беглецами на другом коне. Он выменял его у встречного охотника, которому оставил своего уже окончательно загнанного жеребца.

А отряд Луки, отъехав всего верст пятнадцать от тракта, остановился на привал. Люди столпились у костра, над которым висели чайники и котелки со снегом. К этому времени некоторые, почуяв недоброе, уже стали возражать против изменения маршрута.

— Да что вы! — говорил Лука. — Если сейчас явимся в наш улус, всем нам конец. С Афанасом, сами знаете, шутить нельзя: он и меня ненавидит, и Тишко, и Егорова, и Семенова. Я ведь решил вас спасти. Поедем в другой улус, а оттуда пошлем телеграмму в губревком. Когда губревком отменит распоряжение Афанаса, тогда и вернемся.

— А почему нельзя послать телеграмму из нашего улуса? — настаивал Гавриш.

— Дурак! Нагылцы телеграмму нашу обязательно перехватят! — кричал Тишко на ломаном якутском языке. — Пока дело дойдет до губревкома, нас всех успеют перестрелять.

— А если губревком не отменит?

— Тогда проедем в Усть-Маю, к тунгусам. Там собираются все якуты, которых обидела советская власть, — мелко сыпал словами Семенов, быстро ворочая круглой головой. — Но, думаю, пожалуй, отменит.

— Помните, я с вороном в дороге говорил, — скрипел шаман, бросая в огонь масло. — Мой ворон кричал: «Поедете в Нагыл — клевать мне вашу печень! А поедете другой дорогой — спасетесь!»

— Почему мы не подождали Эрдэлира? Почему поехали без него? Her, тут что-то не так, — не унимался Гавриш.

Случайно обернувшись к дороге, он вдруг воскликнул:

— Да вот и он!

Тут все увидели подъезжавшего на взмыленном коне Эрдэлира.

Из толпы сразу вышел Роман Егоров и, покачиваясь на своих кривых ногах, направился к Дмитрию.

— Вот и хорошо, что приехал, — заговорил он. — Отдохни, потом советоваться будем. Слезай с коня да погрейся.

Тишко и Губастый отошли в сторонку и о чем-то пошептались.

— Давайте-ка попробуем эти ружья да посостязаемся в меткости! — громко сказал Тишко. — Во-он по тому голому пню, — добавил он, вскидывая берданку.

Раздался выстрел, и Гавриш побежал по сугробу в сторону цели — выяснить результат. Он довольно долго возился там, а потом крикнул, что пуля прочертила снег на целых два шага от пня.

— А ну-ка я! — Эрдэлир быстро выхватил у Луки берданку и тоже выстрелил.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

Через сердце
Через сердце

Имя писателя Александра Зуева (1896—1965) хорошо знают читатели, особенно люди старшего поколения. Он начал свою литературную деятельность в первые годы после революции.В настоящую книгу вошли лучшие повести Александра Зуева — «Мир подписан», «Тайбола», «Повесть о старом Зимуе», рассказы «Проводы», «В лесу у моря», созданные автором в двадцатые — тридцатые и пятидесятые годы. В них автор показывает тот период в истории нашей страны, когда революционные преобразования вторглись в устоявшийся веками быт крестьян, рыбаков, поморов — людей сурового и мужественного труда. Автор ведет повествование по-своему, с теми подробностями, которые делают исторически далекое — живым, волнующим и сегодня художественным документом эпохи. А. Зуев рассказывает обо всем не понаслышке, он исходил места, им описанные, и тесно общался с людьми, ставшими прототипами его героев.

Александр Никанорович Зуев

Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза