Весенная пора

Наступила тяжелая зима неурожайного 1921 года. Не было хлеба, не было мануфактуры. Одежду перешивали из старых занавесок и одеял, но она быстро изнашивалась Не было и курева. Давно уже пустовали кисеты и табакерки. Кое-кто отведывал даже дыма заячьего помета, который якобы напоминал табак.

Нагылский интернат в этом году не открылся. Опять не пришлось Никите учиться, и это было для него самым тяжким лишением.

По наслегу ходили тревожные слухи. Люди шептались, поверяя друг другу тайны:

— Смотри, никому… ни-ни… Говорю только тебе…

А в начале октября в Охотске вспыхнул контрреволюционный мятеж. Небольшой красный гарнизон частью погиб в бою, частью рассеялся по тайге.

В ту пору из Якутска к начальнику милиции соседнего с Нагылом Тайгинского улуса прибыла группа вооруженных людей. Начальник милиции явился в улусный ревком с одним из приехавших, и тот отрекомендовался уполномоченным губвоенкомата, посланным сюда с секретным и срочным заданием. По его требованию наскоро собрали с населения продукты, отрядили лошадей, и в ту же ночь вся группа отбыла из улусного центра в восточном направлении Начальник милиции поехал провожать гостей и не вернулся.

Только через несколько дней стало известно, что люди эти оказались бывшими колчаковскими офицерами, которые во главе с корнетом Коробейниковым бежали в Нелькан, и что тайгинский начальник милиции присоединился к ним. Небольшой отряд, посланный из Якутска в погоню за беглецами, вернулся ни с чем.

А группа Коробейникова захватила в пути на реке Мае два парохода с товарами потребкооперации, столь необходимыми сейчас народу. В Нелькане Коробейников вместе со старым эсером Куликовским созвал секретное совещание, в котором участвовали скрывавшиеся в тайге купцы-миллионеры: татарин Юсуп Галибаров, русский Петр Кушнарев и якут Гавриил Филиппов. Кроме того, он связался с эсером Сентяповым, незадолго до того захватившим Охотск, и стал формировать первые белобандитские отряды, одаривая каждого нового солдата награбленным у народа имуществом.

Из конца в конец Талбинского наслега, каждые два дня сменяя коней, скакал секретарь ревкома Лука Губастый. Приезжавший прошлой осенью Афанас Матвеев добился снятия Губастого с должности зампредревкома с заменой его Иваном Малым. Лука остался всего лишь секретарем. На такое обидное понижение Губастый решил ответить, как он говорил, «наибольшей красной активностью, чтобы доказать свою бесконечную преданность советской власти». И вот теперь носился Лука по наслегу вдоль и поперек и наводил на всех ужас своими криками о том, что в соседних улусах уже идут массовые аресты и что там уже расстреливают якутскую интеллигенцию и всех состоятельных крестьян, а что у нас, мол, непростительно запоздали и потому придется срочно наверстывать упущенное.

Шаман Ворон проведал от своих духов-покровителей, что в самом скором времени из города поступит такое распоряжение, от которого все якуты кровавыми слезами заплачут.

Вскоре предсказания шамана оправдались. Он попал, как говорится, в точку с меткостью лучшего стрелка. В одну из ноябрьских ночей откуда ни возьмись появились нарочные; разъезжая по наслегу, они будили людей, предлагая им срочно явиться в ревком. Кроме того, они забирали коней и ружья центрального боя.

Прибыл нарочный и в Дулгалах за Гавришем — сыном слепого Николая. Гавриш, балагуря и отмахиваясь от беспокойно закудахтавших женщин, стал бойко одеваться. Но, узнав от нарочного, что Эрдэлира в ревкоме нет, встревожился и он.

— Значит, наш председатель передал власть Луке Губастому, а сам спит себе спокойненько в объятиях своей Агафьи! — изумился он. — Нечего сказать, хорошие наши дела!

Перед уходом он сорвал с Никиты одеяло и крикнул ему:

— Беги, комсомол, к Эрдэлиру…

Когда собрались все вызванные, — а их было девятнадцать человек, — Лука Губастый зачитал им якобы только что полученное по телеграфу секретное распоряжение улусного ревкома за подписью Афанаса Матвеева, который предлагал всех указанных лиц арестовать и срочно отправить на верховых лошадях в улус в сопровождении товарища Луки Федоровича Веселова. В распоряжении говорилось также о реквизиции по наслегу всех ружей центрального боя. Председателю ревкома Дмитрию Эрдэлиру строго предписывалось «в целях предупреждения контрреволюционных выступлений со стороны родных и друзей арестованных» оставаться в наслеге.

Лука тут же приставил к вызванным людям караул, выделенный по его выбору из самих арестованных. Но тут явился Дмитрий, разбуженный запыхавшимся Никитой.

Ознакомившись с предписанием, Эрдэлир вскипел. Он был согласен с арестом шамана Ворона, Тишко, Павла Семенова, Романа Егорова и еще двух-трех внушающих подозрение людей. Но остальные-то попали в список явно несправедливо! Кроме того, было бы естественно реквизировать берданы и винчестеры, но зачем отбирать охотничьи ружья? Как могли в улусном рев-коме требовать на каждого арестованного по верховому коню, когда на всех хватило бы нескольких саней? Наконец, могли бы спросить мнение председателя ревкома, а не пренебрегать им столь явно и подчеркнуто.