Убежать из пансиона и стать Василием Манчары… Агашку-пегашку и богача-дурака Васю оттаскать за волосы и как следует наказать кнутом, а потом убежать в тайгу… Хорошо! Богатство всяких там Сыгаевых да Веселовых отнять и раздать бедным и неимущим. Василий Манчары!.. Нет, Никита Ляглярин! Это его, Никиты, славное имя гремит в десяти якутских улусах, это его славят и любят бедняки, это перед ним трепещут богачи.
Так будут петь о нем, Никите Ляглярине.
Долго, томительно долго стоит он, настороженно прислушиваясь к каждому шороху и мечтая.
А жизнь в пансионе совсем замерла…
Русский фельдшер, Дмитрий Эрдэлир, Афанас Матвеев, Федор Ковшов да Никита Ляглярин на десяти отборных конях умчались в тайгу Эндэгэ. По пути они избили Василия Боллорутту — старого, желтозубого мужа Майыс, а ее увезли с собой. Майыс живет в маленьком, уютном шалаше, шьет одежду и варит пищу для героев мужчин. Они уже добыли целую гору лосей, лисиц, медведей, зайцев… А дорогих шкур накопили на сто возов. Все это они раздадут бедным людям Талбинского наслега. Бедняки сразу станут богаче всяких Сыгаевых и сами будут на них кричать. Главный среди бунтарей — Никита. Он, говорят, такой сильный и умный, что, пожалуй, все богатеи мира ничего с ним не смогут сделать. Он наберет огромное войско, к нему, конечно, присоединятся все сударские— и тогда берегись, богачи! Зато бедняки всего наслега будут ждать его с нетерпением.
«А как же мать останется без меня? Да она, бедная, с тоски помрет! Нет, придется Майыс сшить много оленьих дох, чтобы в одну ночь можно было вывезти в тайгу целиком обе семьи — Лягляриных и Эрдэлиров. Да, но старая Дарья не сможет ехать верхом. Как же быть?..»
— Иван, а ведь Никитку-то поп, видать, так и забыл в классе, — раздался вдруг где-то поблизости голос сторожихи.
— Да что ты! Неужели он до сих пор там?..
Из комнаты учителя доносится возня одевающегося на скрипучей кровати человека. Потом по потолку разливается тусклый свет от коптилки и на пороге показывается учитель.
— Выходи, выходи, брат! Не знал я, что ты, бедняга, до сих пор стоишь. Вот самодурство-то какое!
— Поп поставил… Вася сам обидел и сам же нажаловался… — И грозный атаман таежных удальцов, не удержавшись, всхлипнул.
— Выходит, поп и богач вместе напали на тебя, бедного человека. Это понятно. Ну, иди…
— А вы?
— Что я?
— Да-а… вы ведь тоже с ними… А кто меня давеча в угол поставил из-за Агашки-пегашки?! — срывающимся голосом выкрикнул вдруг Никитка и громко зарыдал, отбивая ногами какую-то сумасшедшую чечетку.
Учитель быстро поставил коптилку на парту, притянул Никитку к себе и, тихо поглаживая его по голове, растроганно заговорил:
— Ты зря… Я не с ними… Зря ты это… Я тебя правильно в угол поставил. Кто же кидает в девочек калошами да еще ругается: «Агашка-пегашка!»? Ну иди, милый мой, спать да успокойся.
Никитка вышел, держа учителя за руку. Он слегка раздвинул плотно прижавшихся во сне Петра и Романа и улегся между ними, то и дело потягивая носом.
Учитель стоял с высоко поднятой в руке коптилкой и грустно оглядывал спящих вповалку на полу ребят.
В это время кто-то сильно дернул наружную дверь. Сторожиха встала с кровати и, ворча что-то под нос, подошла к двери.
— Кто? — спросила она и тут же отперла.
Тяжелые шаги попа прогромыхали по направлению к классу, и там вспыхнула зажженная спичка. Затем поп подошел к спящим ребятам. Нагнувшись над Никиткой, он слегка тронул его ногой и грозно спросил:
— Кто тебя отпустил?
— Уч… учитель… — испуганно произнес Никитка, сжимаясь в комочек.
— Встать! — страшно выдохнул поп и обернулся к Кириллову: — Кто дал вам право освобождать наказанных мною учеников?
— А имеете вы право держать мальчика в темном и холодном помещении до полуночи? — спокойно осведомился учитель.
Они довольно долго спорили по-русски, все больше и больше повышая голос и раздражаясь. В конце концов поп схватил дрожащего Никитку за волосы и поволок его по коридору.
— Только попробуй выйди, мер-рзавец! — пригрозил он, вталкивая мальчика в класс.
— Я его снова выпущу, — сказал подошедший к двери учитель.
— Не выпустишь! Скажите, какой храбрый якутишка нашелся!
— Храбрый не храбрый, а выпущу.
— Не посмеешь! Слышь ты, не посмеешь! — поп погрозил учителю пальцем у самого носа.
— Посмею!
— Посмотрим!
Поп направился к выходу и хлопнул дверью так сильно, что затрясся весь дом. Учитель запер за ним и, вернувшись к Никитке, сказал:
— Выходи, брат Никитка, не будем слушаться сумасшедшего попа.
— Н-не в-выйду… Пусть лучше он м-меня съест…
— Ох, какой ты брат, упрямый!