Весенная пора

— Я не про наше поле говорю. Если у людей будет всего много, го и нам что-нибудь перепадет… Но лучше и не думать о том, что никогда не сбудется. Где уж нам в городе учиться! Да и откуда взять денег на двустволку!

Они некоторое время идут молча.

— А вот как белые журавли целуются и обнимаются да пляшут на своих длинных ногах — это я сам видел, — ни с того ни с сего говорит Егордан.

Шагая за возами и беседуя с сыном, Егордан то и дело понукает животных.

— Сай, сай! — по привычке произносит он, взмахивая прутиком, и продолжает рассказывать про пляску белых журавлей.

В носу щекочет запах талого снега, такой знакомый, родной… Частые следы куропаток между голыми кустами расплылись на подтаявшем снегу, будто чернила на промокашке.

Когда поднимались на берег, возле самой юрты черный вол Павла Семенова поскользнулся, упал на колени, но тут же быстро вскочил и спокойно двинулся дальше.

— Старый, а, поди, не чувствует за собой такого груза! — восхищенно проговорил Егордан.

Привезли сено и, радуясь предстоящему отдыху, привязали волов.

— Вот бы нам такого работника! — Никитка потерся щекой о теплый бок большого черного вола.

— Да, хорошо бы!.. — мечтательно произнес отец, отряхивая свои большие рукавицы.

Когда Егордан с Никиткой вышли после чая из юрты, чужой вол стоял, приподняв дрожащую переднюю ногу. То ли наступил он на что-нибудь острое, то ли сухожилие растянул, то ли раздавил свой нарост на колене, когда поскользнулся. Но, как бы там ни было, он охромел, и теперь копыто едва касалось земли. Тяжело хлопали толстые веки его огромных глаз, он сопел и сердито тряс головой.

Чужой вол…

Никитка очень боялся идти к Семенову. Но делать было нечего, нужно же сообщить хозяину о случившемся несчастье. И он побрел обратно по той же дороге, по которой только что шли они с отцом, мирно и весело разговаривая. Как они были счастливы тогда! А сейчас Никитка шел, утирая слезы.

В белой бескрайной мгле далеко-далеко, где-то на широкой пойме Талбы, виднелось что-то черное — то ли человек на быке, то ли бездомная собака, а может, и ворон. Отсюда не определишь. Вглядываясь и стараясь отгадать, что же это там такое, мальчик отвлекся от своих печальных мыслей и немного успокоился. Но все же сердце у него ныло, будто сдавленное обручем, который то отпустит, то опять прижмет. Ведь охромел чужой вол, большой, черный, с длинными, широко раскинутыми рогами.

Никитка вошел в просторный зимник Семенова и остановился в дверях. Хозяева с гостями пили чай. Сам Павел Семенов, круглолицый коротыш с быстрыми глазками и черными редкими усиками, что-то бойко рассказывал. Его жена Анастасия, дородная красавица с густыми подвижными бровями, изредка важно вставляла слова своим приятным, грудным голосом.

К великой радости мальчика, самого страшного члена семьи Семеновых — матери хозяина, старухи Мавры, — не оказалось дома.

Долго никто не обращал внимания на парнишку, стоящего в дверях. Наконец Павел мельком посмотрел на него и сказал жене:

— Налей мальчику чаю. А вола-то привел? — снова обернулся он к Никитке.

Настал критический момент. Никитка почему-то вдруг сорвал с головы заячью старую шапчонку и крепко прижался к двери.

— Что это с Лягляровым внуком?.. Ты чего пятишься? Чего нос повесил? Вола-то, спрашиваю, привел?

— Ну, конечно, привел. А за каким же, ты думаешь, великим делом он сюда явился? — ясным голосом пропела Анастасия. — Иди, парень, чай пить!

— Не привел я вола, — буркнул Никитка, готовясь к побегу.

— Съел, что ли, ты его в пути?

— У него нога заболела…

— Ну?!

Сбиваясь и путаясь, Никитка начал рассказывать о том, как захромал вол. Павел перестал смеяться, он все время беспокойно оглядывался, и голос у него сразу стал твердым:

— Значит, когда приехали домой, он не хромал?

— Нет…

— А когда вышли из юрты, он уже охромел?

— Да.

— А у твоего быка все ноги здоровые?

— Все…

— Что это ты, парень, врешь! Кто же этому поверит? И не стыдно тебе! Как это может быть, чтобы скотина спокойно стояла и вдруг захромала! Видно, слишком много навалили сена, он и надорвался. Вот и все!

— Нет, он сам…

С Никиткой всегда так: когда возводят на него напраслину или не верят ему, язык у него словно отнимается.

Анастасия говорила очень спокойно, разумно и последовательно о том, что вот до сих пор бог их миловал — не знавались они с сыном поганого Лягляра, а нынче не к добру связались с ним. Ведь нечем ему будет заплатить за такого большого вола.

— Да, — подтвердили гости, — за такого большого, как ваш черный, Лягляры уплатить не смогут.

— Вот беда! — сокрушался Павел, обводя присутствующих беспокойным взглядом. — Чем теперь эта собака мне заплатит? С него и шкуры не сдерешь. А? Ты чего пятишься, щенок?! — закричал он вдруг на Никиту. — Небось не пятился, когда колотил Князева внука?!

— Васю?! — ужаснулись гости. — Васю? Так это просто разбойник растет!

— Скажи своему болвану отцу: сколько дней простоит вол без работы, столько дней он мне и отработает. А ежели вол сдохнет или так и останется хромым, я уж тогда с ним особо поговорю, через князя!