Весенняя пора

Услыхав голос священника, Николай умолк, нагнулся и, обшарив рукой землю, осторожно присел.

Он сидел неподвижно, обратив лицо в ту сторону, куда удалялись шаги.

— Э, друг, беги к своим да пошире води косою, — неожиданно обернулся слепой старик к Гавришу, который неизвестно когда прибежал и тихо стоял в сторонке.

Гавриш помчался, очевидно нисколько не удивляясь привычной для него чуткости отца. А старик вслед ему ласково пробормотал:

— Прибежал, милый, отца спасать…

Через некоторое время на другом краю участка зазвенели чужие косы.

Вскоре поп прислал еще двух работников.

К заходу солнца все семь десятин были выкошены. Афанас и его друзья успели выкосить три четверти церковной земли. Теперь их отделяла от поповских прислужников лишь тонкая стенка межевых трав…

К двери юрты Лягляриных был прислонен колышек, — это значило, что хозяев нет и дом оставлен на попечение соседей. Егордан со всей своей семьей и с Тохороном отправился косить Дулгалах. В кармане у него лежала бережно завернутая в платок записка Афанаса.

К полудню туда приехали Федор Веселов с Давыдом и гнусавым Семеном.

— Опять ты, Егордан, своевольничать вздумал, — сказал Федор, не слезая с коня. — Тот раз я простил, видно, и теперь на мое доброе сердце рассчитываешь.

— А я и не собираюсь просить у тебя прощения. Ты отнял у меня землю по закону царя, а нынче, говорят, царя нету.

— Царя нету, так ты думаешь, и порядков нынче нету? Грабить вздумал!

— Это ты грабил при царе, а теперь не те времена, — заявил Егордан, продолжая косить.

— Отберите у этого мерзавца косу! — приказал Федор.

Давыд уже схватил Егордана за руку, и Семен, гнусаво выкрикивая что-то, поспешил к нему на помощь, но в это время раздался невозмутимый голос Василия Тохорона:

— Довольно… а не то я…

Семен и Давыд разом отпрянули от Егордана. Даже слепой Федор как-то сразу обмяк в седле. Началась перебранка.

— Ты, господин Веселов, опять хочешь отнять нашу землю. Теперь тебе это не удастся. Нет больше твоего царя… — начал вдруг горячо ораторствовать Никита, стоя на высокой кочке.

— Ты помолчи, это дело взрослых, — наставительно прогнусил Семен.

Помявшись немного, Никита одним духом выпалил навсегда врезавшиеся ему в память слова Ярославского, обращенные к губернатору и к другим господам:

— «Вы доживаете последние часы, и власть уже не в ваших руках, — власть в руках восставшего народа. Если вы добровольно не отдадите ее, тем хуже для вас…»

— Едем! — неожиданно для всех завопил Федор и тронул коня, направляя его прямо к озеру.

Подбежавший Давыд схватил коня за повод. Вскоре слепого всадника и двух его пеших спутников поглотил густой лес.

— Насчет восстания это ты зря, — упрекнул Егордан сына. — И лучше бы не забывал, что ты еще маленький.

— Ушли, и ладно… — проворчал Тохорон.

— Кто это приезжал? — спросил подошедший только сейчас старый дед Лягляр.

— Через три года заметил, что жена слепая! — пошутил Егордан. — Да это Федор Веселов приезжал землю отбирать, а мы тут ему сказали, чтобы он сначала царя своего обратно посадил, а потом чужую землю отбирал.

— Тогда он нас согнал с земли, а теперь, выходит, мы его! Да, времена меняются, — засмеялся старый Лягляр.

Чувствуя себя победителями, все снова взялись за дело.

Ляглярины с особенным усердием работали на возвращенном Дулгалахе. Они стосковались по родной земле, как по близкому человеку. Когда было уже накошено около сотни копен, все собрались наконец идти на косьбу по подрядам, которые намеревались выполнить только наполовину.

Если отсечь долги трехлетней давности, то отрабатывать придется в общем не так-то уж много, и они успеют еще у кого-нибудь покосить, конечно на новых условиях найма. Тогда, пожалуй, можно будет избавиться если не от всех долгов, то уж, во всяком случае, от значительной их части.

Впервые Ляглярины ощутили свою независимость, и это чувство влекло их к работе.

Между доверенными от бедноты и попом, в общем, не произошло особенного спора. Каждая сторона будто удовлетворилась той частью, которую успела скосить в Петров день.

Доверенные выделили Найыну и слепому Николаю их долю сена, заготовленного на церковной земле, а остаток решили распределить между престарелыми и больными. Однако некоторые из них, боясь божьего проклятья, наотрез отказались от этого дара. Другие же согласились взять сено, но только в том случае, если доверенные дадут расписку, что весь «грех» они берут на себя. Афанас охотно и весело раздавал такие расписки.

А на земле, отрезанной от богачей, почти все бедняки работали с большой радостью, считая это справедливым делом.

Богачи, оживившиеся было после ареста учителя, снова притихли, боясь более энергичных действий со стороны народа, а еще больше — острого языка Афанаса, которого после съезда все называли «делегат Афанас». И действительно, делами в наслеге фактически заправлял «делегат Афанас», а Лука по-прежнему предавался разгулу.

Но вот в конце июля, то есть в самую страдную пору, прогремел гром с ясного неба: появился приказ областного комиссара эсера Воробьева «О возврате законным владельцам незаконно заготовленного сена».