Весенняя пора

— Погоди! — снова прервала его Анчик, протянув красивую руку, и на шаг приблизилась к Никифору. — Послушай! Она ведь тоже человек. У нее тоже есть душа. Ведь правда? До чего же ты доведешь ее, если будешь бить каждый день?! Нельзя! — Быстро и грациозно она пошла к двери, но вдруг повернулась и, указывая на Капу пальцем, протяжно сказала: — Так и с собакой не поступают. Кто ты, человек или нет? А она хоть и женщина, а тоже человек.

— Она мне жена…

— Нет, — отрезала Анчик, — она прежде всего батрачка моей матери. И если ты ее искалечишь, мать тебя самого погонит коров доить… Я матушку, слава богу, знаю: старуха она с характером.

— Доить коров я не буду…

— Нет, будешь, будешь, Никифор, мать заставит! Не с такими справлялась… До покрова она батрачка моей матери и принадлежит ей, а не тебе. А после покрова ты можешь ее хоть живьем съесть, если тебе не жалко. Но только не здесь, а где-нибудь в другом месте. А до покрова ты и пальцем не смеешь ее тронуть, иначе я рассержусь и тебя отсюда… — Анчик сделала своей нежной рукой сметающий жест и величественно выплыла на двор.

«До покрова! Жалость до покрова! Вот так милая!» — с ужасом подумал Никита, и вдруг ему стало страшно и так стыдно, так стыдно, будто его поймали за воровство.

Когда Анчик проходила мимо Никиты, мальчик боязливо прижался к стене. Слегка осыпалась и зашуршала глиняная обмазка. Анчик даже не оглянулась, она лишь немного отступила в сторону и спокойно прошла, брезгливо отряхивая платье.

Не успела Анчик дойти до крыльца своего дома, как подъехал на прекрасном белом иноходце ее муж Михаил Михайлович Судов. Все люди, бывшие во дворе, поспешили к крыльцу. Не слезая с коня, Судов набросился на жену.

— Ты почему не дала корову Титу! — грозно спросил он, ворочая выпуклыми глазами под широкополой белой шляпой.

— Да он же не просил, — протянула Анчик, оглядывая столпившихся людей, будто призывая их в свидетели.

— Он просил, а ты не дала!

— Да не просил же он!

— Ей-богу, просил. Лопни мои глаза!

— Грешно так шутить… А с коня-то ведь надо слезть?

Судов заерзал в седле и сказал:

— Я больше, кажется, на коне сижу, чем на стуле. Ох, мученье!

Собираясь слезать, он уже вытащил одну ногу из стремени, но увидел Никиту и, указывая на него плетью, спросил:

— А это еще что за разбойник?

— Это талбинский парень! Не пугай мальчишку… Он же не поймет твоих шуток… Ну, слезай же! — капризно ворковала Анчик.

— Ох, мученье!

И грузный человек с легкостью соскочил с коня и набросил повод на переднюю луку. Конь побрел по направлению к конюшне. А человек медленно опустился на землю, там же, где стоял. Люди посторонились, образовали круг.

Анчик предстала перед мужем во всей своей красоте.

— Ну, какие новости?

— Никаких! — сказал Судов. Надув щеки, он с шумом выдохнул воздух и почему-то вытянул левую руку со скрюченными пальцами. — Только, говорят, большевики весь город разнесли в щепки. Вот и все новости.

Люди переглянулись. Лишь одна Анчик не проявила особого удивления.

— Но че-ем же это они? — протянула она.

— Пу-ушкой, — смешно подражая голосу жены, ответил Судов.

— А откуда они пришли?

— Кто?

— А эти, как их… большевики?

— Из Петербурга, должно быть. Сударские, когда уезжали, обещали прислать войска, чтобы избавить твоих батраков от твоего кровавого гнета. Ты ведь угнетаешь, обижаешь бедный народ.

— Ну, кого же это я обидела! — сказала Анчик и подтолкнула обратно золотое кольцо, которое она механически стягивала с пальца.

— А что же, сама обиженная, что ли?

— И не обиженная.

— Да? Так кто же ты? — пожал плечами Судов и вскочил с места. — Кто ты? Ну?

— Я — никто, я… ну, просто якутка.

Судов расхохотался. Он громко смеялся, высоко поднимая то одну, то другую ногу, и пошатывался при этом.

— «Просто якутка»! Ну ладно, просто якутка, чай готов? А то у меня живот от голода подвело.

— Тебе все шуточки… А ведь в городе наши родственники…

— Не знаю, шутить или плакать следует. Третьего дня ночью в городе, говорят, шла страшная стрельба…

— Ой, беда-то какая! — прошептала Анчик. — А вдруг на самом деле…

— Но, может быть, это была учебная стрельба областной милиции… А если и произошло сражение, неизвестно еще, кто победил. У наших тоже сил немало. Заезжал я в управу, да Никушу не застал. Подождем его здесь. — Он вдруг помрачнел и, ударив плетью по пыльным сапогам, пошел к дому, неровно ступая своими короткими толстыми ногами.

Анчик поплыла за ним.

Вечером собрались нарядно одетые девушки и парни — сыгаевская родня. В сторонке робко столпились босоногие и оборванные девушки-батрачки. Простых парней было мало, но, несмотря на рваную одежду, они держались более независимо и бойко. Все ждали Васю.

— Сейчас придет, сейчас придет, — только и слышалось со всех сторон.

Наконец явился Вася, перетянутый форменным ремнем с буквами «ЯГУ» на медной пряжке. На голове у него красовалась высокая фуражка, — ведь он уже год учился в городском училище. Своими серыми глазками Вася глядел на всех вызывающе, красные губы его презрительно кривились, при этом обнажались кривые крупные зубы. Все тронулись за Васей, который молча направился за ворота.