Весенняя пора

— Может, и царь-то ему не указ, — заговорил слепец, сидя на коне. — Он ведь с сударскими дружен.

Получив пакет от Семена, Егордан передал его старшему сыну:

— «Старосте Талбинского наслега Нагылского улуса Ивану Дормидонтовичу Сыгаеву, — медленно читал Никитка. — Копии инородцам того же наслега Семену Веселову и Егордану Лягляру.

Ввиду того, что в вашем наслеге давно не было перераспределения земель, и ввиду того, что ежегодные частичные перемещения в землепользовании входят в круг обязанностей наслежных старост, я, голова Нагылского улуса Якутской области Павел Едалгин, утверждаю передачу покосной земли Дулгалах инородцу Семену Веселову с назначением инородцу Егордану Лягляру земли из запасного наслежного фонда в Эндэгэ. Кроме того, Егордану, сыну Лягляра, объявить строгое замечание за то, что он при помощи всей своей семьи и инородки Дарьи Эрдэлир насильственным путем не допустил инородку Евдокию по прозвищу «Татарская дочь» к ее наделу. Половину урожая с означенной пашни, засеянной инородцем Егорданом, сыном Лягляра, присудить в пользу Евдокии по прозвищу «Татарская дочь».

Голова Нагылской управы П. Едалгин.1915 г. июнь».

Ведя за повод коня, на котором сидел слепой Федор Веселов, Семен осматривал участок у озера и тихо рассуждал:

— Ну, это понятно, коса Ивана Малого… А тут прошел Эрдэлир. Здесь сам Егордан… Э, Федор! — вскрикнул Семен. — Да тут следы и твоего Василия Тохорона!

— Неужто! — удивился Федор и, помолчав, тихо добавил: — Семен, ты, должно, ошибся: Тохорон — человек смирный.

— Он, он! Его двойные взмахи.

— Вот собака! И он, значит!..

Семен вернулся к шалашу, и конь, опустив морду, жадно захрустел подсохшим на солнце сеном.

С помощью Давыда Федор спустился на землю и, усаживаясь в тени, ехидно обратился к Егордану:

— Да, дружище, значит сам голова отвалил тебе всю тайгу, от нас до Охотска. Обширные же у тебя владения стали, Егордан!

Давыд громко фыркнул и смущенно отошел в сторону.

— Как же вам надо мною не смеяться! Прогнали в тайгу, где никогда никто не косил, где только лоси да медведи живут…

— Вот и хорошо! Будешь, значит, не только косить, но и зверя промышлять, скоро разбогатеешь, — прогнусавил Семен, стаскивая с коня седло.

К нему подошел Дмитрий и, грозно сверкая глазами, сказал:

— Когда-нибудь мы вернемся из таежных дебрей, куда вы нас загнали. Плохо вам будет тогда, очень плохо!

— Не угрожай… — невольно просящим голосом протянул Семен, на всякий случай отстраняясь от Дмитрия.

— Ты с ними осторожнее, Семен: у них друзья русские, уголовщики разные, — вмешался Федор и, немного помолчав, продолжал: — Да, друг мой Егордан, жили мы с тобой столько лет по соседству… Спасибо, что не шибко обижал меня… Теперь, на старости лет, придется нам с тобой расстаться. Прошу тебя снять твою юрту с моей земли. Или… или продай мне ее на дрова. Короче говоря, к зиме ее здесь не должно быть: мне очень нужна пашня.

Ляглярины и Эрдэлиры неторопливо собрались и уже готовы были тронуться в путь.

— Давыд, дай сюда вилы да барина своего введи в шалаш! — приказал Семен. Потом, вдогонку уходящим, добавил: — Мошенники! Проучить бы вас надо за то, что посягнули на чужое!

Федосья ладонью провела по глазам:

— Мучители! Кто только отомстит вам за все это…

Тут Алексей вдруг ринулся обратно к шалашу. Прежде чем взрослые успели что-нибудь сообразить, малыш выхватил из догоравшего костра головешку и швырнул ее в Семена. Головешка, не задев Семена, попала в коня. Тот захрапел и отскочил в сторону. Веселовы разом испуганно вскрикнули.

— Довольно! — прикрикнул отец на Алексея, нагнувшегося уже за второй головешкой. И, взяв плачущую жену за руку, Егордан пробормотал: — Не надо плакать. Береги себя. Все равно Федор не пожалеет, привык он к чужим слезам…

— Слезы наши — не вода, — сказала Дарья и тяжело поднялась, опираясь на палку и на плечо подскочившего к ней Никитки. — Не вода, но Веселовы когда-нибудь еще захлебнутся ими!

— Ты, старая дура, не каркала бы! — прокричал Федор из шалаша.

Лишились Ляглярины своей земли. Накошенное Егорданом и его друзьями сено досталось Веселовым.