Весенняя пора

Дня за два до пасхи Никитка целый день помогал Боллорутте возить сено. Вечером старик торжественно поставил перед Никиткой тарелку с большим куском мяса. Тот отрезал себе немного, а весь кусок отнес на левую половину, своим.

Сегодня у старика, видимо, настроение было получше. После ужина он взял со стола свечу и, как уже случалось не раз, принялся разглядывать картинку с гробом, краснощеким здоровяком и стоящим за ним скелетом, рассуждая вслух о неизбежности смерти. Потом он поднес свечу к портрету болезненного человека.

— Так и не знаю, что за господин, — произнес Василий привычные слова. — Видать, сильно болен… — Он хихикнул и продолжал: — Скоро барыня взмахнет над ним косою. Слышь, Майыс…

— Да, взмахнула уже давно!..

Майыс и Федосья пошли в хотон. Старик лег, не раздеваясь, на нары.

Оставшись один у хозяйского стола, Никитка вскочил, взял со стола свечу и стал разглядывать неизвестного больного человека. Он без труда прочел надпись, напечатанную под портретом крупными буквами: «Н. А. Некрасов».

Никитка прильнул к мелким строчкам.

— «Сей-те», — прочел он по складам первое слово.

«Значит, говорит, что надо хлеб сеять». И Никитка с грустью подумал об отобранной у них пашне. Мальчик переходил от буквы к букве, от слога к слогу, повторяя для верности слова и постепенно убыстряя чтение.

Это он, Некрасов, написал «Мужичок с ноготок» про маленького крестьянского мальчика. Да, да, он!.. Как будто знакомы и эти слова, но где Никитка их слыхал! Что-то подобное однажды монотонно долбил, поминутно потягивая носом и запинаясь, неторопливый Пуд Болтоев из четвертого класса…

И вдруг огненный призыв этих мелких строчек осветил сознание Никитки, и от этого слегка закружилась голова, радостно забилось сердце.

Так бывает, когда идешь в зимнюю стужу, замерзший и голодный, по незнакомой лесной тропке — и вдруг неожиданно возникает перед тобой приветливый сноп искр из трубы теплого жилья, одиноко стоящего на опушке.

Так бывало в раннем детстве осенним темным вечером. Ты давно уже сидишь один в юрте и тихо плачешь, потом, утомленный, начинаешь засыпать, прислонившись к столу. И вот неожиданно открывается дверь, и ласковый голос матери зовет тебя.

Никитке и самому неведомо было, как дошла до него мысль поэта. Сердцем ли он угадал ее?.. Может, затронули эти мелко напечатанные строки его еще не пробужденное стремление, где-то уже таившееся в нем, но еще не осознанное разумом, не оформившееся в точные слова и пока лишь ждущее своего часа.

Сейте разумное, доброе, вечное,Сейте! Спасибо вам скажет сердечноеРусский народ…

Может, Никитка даже и не все слова понял или, вернее, понял по-своему. Но так или иначе, горячее дыхание поэзии коснулось его детского сердца. Он забыл все — и то, что живут они здесь из милости, и то, что он еще маленький мальчик, сын бедного якута, и то, что рядом развалился на нарах хозяин. Он не чувствовал, как по его руке горячей струйкой стекал растопленный жир свечи. Он вглядывался в лицо Некрасова, видел перед собой большие печальные глаза, до того живые, что вот-вот дрогнут ресницы и поэт приветливо посмотрит на него, Никиту.

Так, значит, Некрасов горячо зовет всех к добру и правде! Но, видно, сердца людские глухи и далеко не все следуют его призыву. Люди обижают и оскорбляют друг друга, воруют, обыгрывают друг друга в карты. «Замолчи, с ума сошла, что ли!» — орут они на свою мать, старенькую сказочницу, одетую в лохмотья. «Пошел вон, подлец!» — кричат они на детей. И все это огорчает поэта, заставляет его страдать. Ему причиняет боль и жестокость князей и несправедливость тойонов, он измучился, иссох весь, но не перестал петь, не перестал звать за собой лучших людей, нести в народ правду и справедливость.

Сколько лет он уже сидит в этой мрачной избе и учит сеять добро! Нет, глуха и слепа эта изба к его призывам. Здесь знают одно: не уйти от барыни с косой. А вот ушел же он! Некрасов давно умер, — Никитке это известно, — но и теперь не перестает он звать живых к добру и правде! Умрут и те, что живут сейчас, появятся новые живые, а Некрасов и к ним будет обращаться со своим призывом.

— Ну как, Никитка, дознался, кто этот тойон? — неожиданно донесся с нар голос Боллорутты.

— Он не тойон! — резко обернулся Никитка. — Некрасов — певец… Он сложил песню: «Сейте разумное, доброе, вечное!»

— Не тойон, говоришь? — удивился старик и, помолчав, добавил: — Певец? Певцы всяко могут сказать. Друг мой, погаси свечу, а то она кончается…

Никитка затушил свечу и подсел к камельку. Старик вскоре захрапел и начал было во сне петь «Я мира сего бык могучий», но вдруг вскрикнул: «Ох!» — проснулся, закурил, и изба сразу наполнилась клубами едкого табачного дыма.