Весна сменяет зиму

Консервы были мерзкими на вкус, отдавали металлом и кислятиной. Но за неимением лучшего всё-же казались вкуснятиной. Китти жевала пресную галету, закрыв глаза. Она пыталась представить вкус колбасы или свежего хлеба, но как не крути, это всё-же была заветренная галета из солдатского пайка.

– Как думаешь, Чак, есть ли у нас хоть малейший шанс добраться до этого, проклятого Генгага? И есть ли там наши войска, может там медивы уже?

– Китти, я обещал Маунду, что спасу тебя, – тут же ответил он.

– Да какая разница, что и кому ты обещал. Я вон, матери обещала к двадцати пяти найти себе хорошего мужа и родить ребёнка, но мне уже под тридцать, я хромая, грязная женщина в тылу медивской армии, жру мерзкие консервы и ненавижу весь этот мир. И я прекрасно понимаю, что есть обещания и есть реальность.

– Ну тогда я отвечу, что шанс есть, – сухо ответил Чак и выпил оставшийся сироп из банки.

– А в процентах?

– Я тебе, что, математик, что ли? Я простой капитан, солдат, от которого не требуется считать больше, чем до ста.

– Ну хоть пятьдесят на пятьдесят? – не унималась она.

– Да кто бы знал, дорогая моя, что нас с тобой ждёт. Я уже давно не знаю, что твориться на фронте и Муринии. Может медивы уже под столицей? А может и за тем холмом, – Чак махнул рукой на горизонт. – Не знаю, нужно сначала дойти до Генгага. Там видно будет.

– Неужели у тебя нет никакого плана?

– Ну коли не будет там генерала Рувуля, то тогда попытаемся найти катер или лодку моторную какую и двинемся к Дарлии. Туда-то медивы вряд ли дошли. А можно и в Ангирию. От Генгага там через пролив всего то сотня километров.

– А в Ангирию-то нам зачем? – Китти удивлённо уставилась на Чака. – Они нам не союзники.

– Но замечу и не враги. Он,и как я помню, нейтралитет во всей этой заварушке держат. Да и слыхал беженцев не выдают. Ни муринских, ни фавийских.

– Ты на, что намекаешь, Чак. Это же дезертирство. Предательство! Мы с тобой как никак офицеры, я так офицер штаба. Я так не могу. Ты эти мысли из головы выбрось! – Голос девушки стал чётким и поучительным.

Чак тут же узнал старые, добрые заветы партии и пропаганды о чести и совести, но они уже не цепляли его и проходили сквозь его разум, что нож сквозь воду.

– А что мне делать в Муринии? Кому я там нужен? Стране? Партии? Мауту? Да плевать они на меня хотели. Эта война уже слишком сильно затянулась. Ей нет конца и края. Не вижу я победы за горизонтом. Медивы всё ещё сильны, у них миллионы солдат, тысячи самолётов и танков. Нам громить их громить их ещё десять лет. А для чего?

– Чак…

– Что Чак? Ты может, расскажешь мне, для чего мы все эти годы кишки на гусеницы наматываем. Для чего тыл голодает? Для чего друг мой Орен умер? Для чего твой Мурзан голову свою генеральскую сложил? Ты, Китти, никогда не задумывалась какой логический конец должен быть у всего этого? Как мы будим жить после победы?

– Хорошо.

– Хорошо? Как можно жить хорошо, угнетая сотни миллионов людей другой нации, другого склада ума и менталитета? Или ты думаешь, они проиграв, простят нам тех миллионов убитых? Думаешь они покорно воспримут роль рабов при котивских хозяевах? Мы не усмирим такую многомиллионную массу людей. Да и какой смысл мне, капитану армии, от этой победы? Что я получу? Землю? Дом? Деньги? Отвечу, ничего. Только скудную пенсию и комнатку в общежитии. А что я уже получил от государства? Инвалидность?

– Чак, мы должны сражаться за нашу Родину.

– Почему?

– Ну мы же живём в Муринии, это наша страна. Мы должны защищать её.

– От кого я защищаю свою страну, находясь за тысячу километров от дома? От кого я защищал страну в Фавии?

– Мы лишь солдаты. Нам не положено ломать голову над такими вопросами.

– А я вот ломаю. Всю войну эту, ломаю. Задаю каждый день себе один и тот-же вопрос. А для чего? Для чего я делаю то, что делаю? И по началу даже находил ответы. Мол ради роты, ради друга, ради тебя. А вот теперь не могу. Не могу ответить для чего я должен возвращаться в Муринию и служить тому, кто сам не в силах защитить своего сына.

– А как же я? Ты ведь обещал, – не понимая капитана, спросила Китти. – А как же я? Ты ведь обещал меня спасти! Ты, сукин сын, обещал мне помочь спастись. Или ты уже передумал?

– А может если мы бежим в Ангилию это и будет нашим спасением?

– И что ты прикажешь мне там делать? Сидеть в лагере беженцев? Драться за еду?

– А что мы будем делать в Муринии?

– Служить Родине.