Ветер плодородия. Владивосток

В молодости, когда еще не был Элгином, а был Брюс, женился, как он полагал, по любви и вполне счастливо и без оглядки на выгоды, но получилось вполне в согласии с принятыми средой обычаями и понятиями. Он стал образцово счастлив. Совесть его всегда и во всем чиста, за исключением тех периодов, когда он задумывался о судьбе человечества. Может быть, само соблюдение обычаев среды и приличий есть разновидность расчета на карьеру и оглядка на богатство. Он этого не чувствовал. Положение семьи невесты, репутация в своем классе не имеют ли характера приданого? Да, может быть. Дело не в этом. Все гораздо ужаснее в действительности. Джеймс скрывает свое чувство. Здесь, в колонии, у Энн, несмотря на ее юность, были вес и положение, может быть, даже большие, чем когда-то в метрополии у невесты молодого Джеймса.

Собственные заслуги Энн очевидны. Она от всего готова отказаться и уйти с ним в Австралию. Она говорит, что у нее есть страшная тайна. Это не имеет никакого значения. Банально, но он любит так, как никогда не любил.

В годы ранней молодости Джеймс, оказывается, даже не знал, как все это бывает, и вообще не знал он никаких настоящих увлечений, словно у него не было молодости, он жил более умом, мыслями, впечатлениями от речей и парламентских кафедр, и поступки его были благородны, словно он родился благовоспитанным стариком, который всю жизнь занимается спортом для поддержания физической силы и ораторского искусства, изучавшим любовь по либеральной литературе.

Глуп и тот либерализм отрицания всякого порядка, который сулят вожди умов с кафедр. Что сказал бы здравомыслящий фермер, отец сыновей, кормильцев, солдат острова, если ему предложить такую революционную программу отрицания порядка, благополучия и честности ради свободы и саморазвития чувства ради чувства без границ? Поэтому Джеймс не поколеблется, он пойдет с Энн в Австралию, он возьмет в руки лопату. И он построит дом.

Матросы в неистово налетевший шквал в Индийском океане на глазах у посла ринулись к снастям и парусам, рвали и хватали их… Мяли и топтали паруса на реях и пели. Они все делают под песню: убирают ли паруса, ставят ли их, ходят ли на шпиле, месят ли воск с сажей или моют свою одежду. Для каждой работы есть своя песня. В шторм как звери выли: «Рви ее, ломай, ребята, вали ее, а ну, ребята, все вместе, не жалей… чтоб помнила, неверная, не воротила нос, а ну, ты… Рви все с нее. А, красотка, будешь помнить?»

Волчий вой во всплесках волн. А корабль преображался, убираясь штормовыми парусами и сохраняя независимость, как владыка моря, перелезал с волны на волну.

Песня о том, как моряк вернулся из плавания и встретил возлюбленную, с которой гулял. Но она переменилась, не хочет его знать. «Я не для тебя, паренек, найди себе другую». — «А ну…» — «Нет-нет! Забудь, что было». — «Ах, так! Ребята! Сюда!» И, как стая голодных волков на хороший кусок мяса, кидается орава матросов.

Когда поешь такую песню, забываешь про смертельный риск. Сейчас на реях в шторм, воображая, что мстят насилием женщине, они отлично работают, мнут и вяжут паруса покрепче.

Какая хитрость — песни моря! Что угодно сочинят и дадут матросам, разожгут ревность, только иди на смерть! За нас!

…Джеймс помнит Энн с чувством нежности.

Голос тайного зла мучил ли его, шептал ли: «Что ты с ней церемонишься, рви ее, ломай…»

Оставшись в одиночестве в своей каюте на «Фьюриосе», Джеймс подумал, что никогда в жизни не поддавался порывам зла. Он молодо любит Энн, как юную женщину.

Утром у зеркала парикмахер сказал, что лысина видна, но что сделает все как следует и не будет заметно. Надо мыть отваром из китайских трав.

Море стихло. Сановники Чун и У со свитой мандаринов прибыли к Путятину, но не на его пароход, стоящий на рейде, а на празднично убранную и расцвеченную флагами джонку, которую Путятин ввел в реку и поставил в устье ниже бара. По просьбе Тяня решился на этот раз не трактовать на берегу, но и не на русском пароходе. Тактика спасительная на все случаи жизни.

После церемонии встречи, за беседой, Путятин почувствовал, что с этими уполномоченными толку не будет. Элгин прав, угадал, это мелкая сошка Путятин настаивал, чтобы прислали к нему Кафарова из Пекина. Не надо откладывать. Об этом будет просить и при встрече с Тянем. Теперь надежда на деловое свидание с губернатором.

Евфимий Васильевич сказал, что русская духовная миссия в Пекине пребывает без средств в плачевном состоянии, а он доставил для нее мешки с серебром, без которого в Пекине не проживешь. Этот довод основательный, похожий на собственные китайские уловки. Благовидный предлог для приезда Кафарова к Путятину. Кроме того, никто не поверит, что серебро предназначено лишь для священников из миссии, а не для китайских вельмож, но уж это тайна, дело сулит выгоды, всякий приток серебра в Китай полезен и очень оживляет, улучшает настроение всех чиновников. Нашелся иностранный посол, который не требует с Китая контрибуции, а сам шлет мешки со слитками.