Ветер в ивах

Он обнаружил себя на широком общинном поле, сотканном из лоскутков подорожника и ежевики. Неподалёку стоял грязноватый цыганский фургон. Рядом с фургоном на перевернутом вверх дном ведре сидел человек, глубоко поглощенный курением и разглядыванием окружающего мира. Около человека горел костёр, над костром висел чугунный котелок, из которого вырывались наружу свист, бульканье и соблазнительные запахи. Запахи… тепла и довольства… и разные другие запахи… все они вились клубами, кружили, сливаясь в конце концов в единое целое – подлинный запах самой Природы-матери, богини уюта. Неожиданно для себя Жаб почувствовал смутное томление.

Однако увиденное было реальностью, а не наваждением и требовало такой же практичной позиции. Он внимательно оглядел цыгана, прикидывая как легче с ним обойтись – борьбой или лестью. Поскольку цыган сидел, потягивая трубку, и смотрел, Жаб тоже засопел и принялся разглядывать цыгана.

Внезапно тот вынул трубку изо рта и небрежно заметил:

– Хотите продать вон ту вашу лошадь?

Жаб был захвачен врасплох. Он не знал того, что цыгане настолько увлекаются лошадьми, что не упустят ни одной возможности. Не подумал о том, что фургоны тоже нуждаются в тягловой силе. Ему никогда не доводилось торговать лошадьми. Но реплика цыгана показалась ему чем-то вроде прелюдии к двум вещам: к деньгам и к завтраку.

– Что? – переспросил он. – Я?! Хочу продать свою прекрасную молодую лошадь? Это не дело! Кто тогда будет каждую неделю развозить бельё заказчикам? Кроме того, я люблю её, и она – от меня просто без ума.

– Попробуйте полюбить осла, – посоветовал цыган. – Некоторые люди так и поступают!

– Вы отказываетесь замечать, – продолжил Жаб, – что это за лошадь. Эта лошадь… до некоторой степени благородная. Разумеется, она предназначена не для того… она для другого предназначена… В своё время она брала призы по верховой езде… это было раньше, до того, как вы её увидели. Но и сейчас это можно отметить, если хоть что-то смыслишь в лошадях. Нет, такое в момент не решается. Так же, как и вам сразу не определить, сколько бы вы за неё дали.

Цыган с равным вниманием оглядел лошадь и Жаба, и снова остановил взгляд на лошади.

– Шиллин нога, – кратко сказал он и, не меняясь в лице, отвернулся, чтобы внимательней разглядеть мир и попыхтеть трубкой.

– Шиллинг нога? – вскинулся Жаб. – Если позволите, я должен прикинуть, насколько это мне подходит.

Он слез с лошади, отправил её попастись, а сам сел рядом с цыганом и стал загибать на руке пальцы.

– Шиллинг нога! – наконец сказал он. – Выходит ровно четыре шиллинга и ни пенса больше. О, нет, даже мысли не могу допустить о четырёх шиллингах за эту превосходную молодую лошадь.

– Хорошо, – проворчал цыган. – Я скажу вам, что я сделаю. Я дам пять шиллингов, и тут на три-и-шесть пенсов больше, чем тянет ваше животное. Это есть моё последнее слово.

Жаб надолго углубился в размышления. Итак, он был голоден, не имел ни одного пенни, впереди ждала дорога… и он не знал, насколько длинная… он пока не дома, и враги всё ещё могли его искать. Если исходить из этой ситуации, то пять шиллингов могут оказаться приемлемой суммой. С другой стороны, за целую лошадь, это выглядело ничтожно. Но ведь, лично ему, лошадь ничего не стоила, так что он был в явной выгоде. Наконец, Жаб твёрдо произнёс:

– Слушай сюда, цыган! Я скажу, как мы поступим, и это будет моё последнее слово, Вы дадите мне наличными шесть шиллингов и шесть пенсов. А потом вы дадите мне съесть столько, сколько я могу осилить в один присест вон из того чугунного котелка с теми деликатными запахами. Взамен я отдам вам свою быструю молодую лошадь со всей превосходной сбруей и попоной, которая на ней наброшена. Если вам это не подходит, говорите сразу, я поскачу дальше. Я знаю одного человека неподалёку отсюда. Он уже несколько лет мечтает об этой лошади.

Цыган, страшно нахмурившись, забалабонил что-то малопонятное и объявил, наконец, что если даст больше, чем пообещал, то разорится. В конце концов, он вытащил из глубин своего брючного кармана затёртый парусиновый кисет и отсчитал в лапу Жаба шесть шиллингов и шесть пенсов. Затем на мгновение скрылся в фургоне и возвратился с большой железной тарелкой, ножом, вилкой и ложкой. Накренил котелок, и славный ручей горячего мягкого тушёного мяса булькнул в миску.

Это было действительно самое безукоризненное в мире рагу, приготовленное из куропаток, фазанов, цыплят, зайцев, кроликов, павлинов, цесарок и ещё одной или двух аналогичных вещиц. Жаб почти со слезами поместил тарелку на колени, набил рот… ещё… ещё, и ещё…затем потребовал новой добавки… И цыган не выразил недовольства…

Когда Жаб нагрузил в себя столько мяса, сколько был в состоянии унести, он нехотя поднялся, сказал цыгану «до свидания», передал нежное «прости» лошади, выведал направление, которого следовало придерживаться, и в самом отличном расположении духа поспешил в путь.